долгих лет и обещала суровое наказание своим врагам. Топор в окружении дубовых листьев – символ Веребура – говорил о том, что Дамадар тоже не остался в стороне.

Но были здесь и другие.

По черному полю неслась алая калахатская лошадь со вздыбленной гривой. Три женских лица – слепое, глухое и немое – надменно кривились над орущей толпой.

«Они пришли, – изумилась Рунд. – Но на чью сторону встали?»

Будто отвечая на ее вопрос, в волосы Рунд вцепилась сильная рука. Кулак мазнул по лицу – удар повалил Рунд на землю, и нога в тяжелом сапоге опустилась ей на живот. Не вздохнуть и не пошевелиться. Синий стяг развевался за спиной Густава, а на Рунд безжалостно глядел наконечник стрелы с золотистым оперением. Почему-то она показалась Рунд невероятно красивой.

– Ты, мерзавец, убил короля?

Густав убрал ногу, и Рунд попыталась отползти обратно к шатру. Тетива коротко цвиркнула, и боль клюнула совсем рядом с сердцем, открывая врата для смерти. Густав тут же достал вторую стрелу. Однако стоило ему прицелиться, как пробегающий мимо воин в зеленом плаще рубанул королевского гвардейца топором. Густав открыл рот – то ли желая что-то сказать, то ли удивляясь подлому удару в спину. И растянулся на траве рядом с Рунд.

Грудь горела, как будто от стрелы расползался жар. Нащупав древко, Рунд сжала его, но вынимать не решилась. Мимо нее пробегали десятки ног, гневно стучали копыта, и воздух наполнялся запахом свежей крови – ничего в этом мире не менялось.

И даже при смерти Рунд по-прежнему оставалась одна.

Только боги никуда не делись – спокойно стояли рядом, и солнечный свет проходил сквозь тени. Одна из них наклонилась и обхватила голову Рунд ледяными руками. Лицо, текучее, словно дым, каждый раз принимало новый облик.

Тит, Бёв, Кация, Шим, Леда и безымянное дитя. Вороны, повешенные в глухой, забытой всеми деревне.

Абнер.

«Нет. Смотри».

Руки приподняли ее голову, и Рунд увидела небо и гаснущие звезды. Долгожданный рассвет растекся по облакам, омывая их кровью и золотом. Рунд лежала на земле и слышала, как текут подземные воды. Как проклевываются стебли молодой травы. Весна, не желавшая приходить в мертвый край, робко ступила на проклятую землю. Теперь здесь повсюду снова распустятся цветы, вырастут новые деревья, запоют птицы, воздух наполнится весельем и смехом.

Рунд не было места в этой половине мира.

Гомон людей и звуки сражения отдалились, уступив место тихим шагам давних мертвецов. Они обступили ее – молчаливые призраки, коронованные тени, простолюдины. Все, кого она видела, все, кого желала бы увидеть. Рунд даже отыскала среди них мать, которой никогда не знала, – она, простоволосая и босая, держалась за разрезанное горло, и кровь текла и текла по ее грязно-белой сорочке.

«Мама».

Тьма, сотканная из вороньих крыльев, затопила ее сознание, и Рунд тонула в шелесте перьев, вслушивалась в громкое радостное карканье. Они были счастливы видеть ее. Они скучали.

Внезапно, разрывая убаюкивающий птичий клекот, зазвучала песня Нандо – старая ведьма пела ее для Рунд в пещере, и не было на свете песни прекраснее. Старые слова давно забытого языка ухватились за Рунд, потянули вперед, прочь из края теней.

«Еще не время», – говорил ей тот, чей голос, выводя ноту за нотой, избавлял ее от боли.

Рунд снова открыла глаз. Клубился дым, пряча тонкие облака. Тени мертвецов по-прежнему были рядом – пришли вслед за ней из Изнанки, из края мертвых, и теперь стояли полукругом, наблюдая за ее смертью. Лица дрожали, как будто собирались вот-вот исчезнуть.

Все, кроме одного.

Эта тень казалась выше и плотнее остальных. Округлые совиные глаза, не мигая, глядели на нее, и ветер играючи трепал длинные черные пряди. Рунд пошевелила рукой и указала себе на грудь, а потом ткнула в его сторону. Он не двигался, точно врос в землю. Понял или нет? Наконец наклонился – пахнуло сырой землей и требухой. Зелень в его глазах лихорадочно блестела. Боль – острая, резкая – пронзила грудину, и Рунд закричала.

А потом улыбнулась: впервые за долгое время она ощутила облегчение, словно невидимые руки сняли с нее непомерную ношу. Рунд думала, что в этом мире все устроено сложно, и сойти с пути, намеченного богами, нелегко.

Но она была глупа, и песня Нандо, звучавшая в воздухе, твердила ей об этом.

Чтобы стать свободной, нужно родиться заново. Чтобы родиться заново, нужно умереть.

Узкие губы то смыкались, то размыкались, и Рунд прикрыла глаз, вслушиваясь в удивительную мелодию.

Завет звучал тихо и нежно, словно колыбельная.

Примечания

1

Дан – заклинатель, поющий заветы для того, чтобы вальравны принимали свой вороний облик.

2

Повитухи в Тацианской империи прибегали к подобной практике, чтобы принять тяжелые роды (например, когда ребенок неправильно располагался в утробе матери).