Порыв ледяного ветра вывел ее из задумчивости. Она оглядела юные лица, повернутые к ней.

— Куда мы пойдем теперь, Рапсодия?

Она улыбнулась:

— Домой. Мы отправляемся домой.

Дом Памяти, Наварн

Даже в разгар зимы здесь поют птицы, отметил Акмед.

Он оставил свою лошадь возле места, к которому прикоснулось зло. Без особого труда он нашел границы оскверненной земли. В центре древней рощи, простирающейся на многие мили по холмистой земле Наварна, росли совсем молодые березки, тополя и сосны со светлой корой, юные деревца, чьи бледные стволы придавали этому месту усталый, нездоровый вид. Немногим больше года прошло с тех пор, как они обнаружили здесь Ракшаса, и Акмед вместе со своими друзьями положил конец кровавым жертвоприношениям, которые тот совершал ради своего хозяина, ф’дора, но до сих пор в воздухе царила тяжелая тишина, жизнь неохотно возвращалась на пропитанную невинной кровью землю.

Однако среди молодой поросли уже поселились стойкие зимние птички, весело прыгавшие по снегу или щебетавшие, сидя на ветках и оглядываясь по сторонам в поисках пищи. Если птицы охотно поедают засохшие ягоды и замерзшие семена, значит, зло отсюда ушло.

С запада послышался треск ломающегося наста, шелест ветвей — очевидно, по лесу шел человек.

«Рапсодия должна ждать меня во дворе Дома», — подумал Акмед, вслушиваясь в непрекращающийся шум: чужак подходил все ближе. Акмед уже ощущал биение ее сердца, она находилась немного дальше. Он приготовил квеллан.

Он заставил свое дыхание успокоиться и замер, подобно тени. Акмед безмолвно выругался: в старом мире, где он владел магией крови, ему уже давно было бы известно о приближении незнакомца, более того, он бы знал его точное местонахождение и слабости. Оказавшись в новом мире, он ослеп и мог рассчитывать лишь на свое умение сражаться.

И на Рапсодию.

Довольно далеко, слева, он заметил медленно перемещающуюся среди бледных стволов фигуру. Он почувствовал, как пульсирует кровь в его указательном пальце, лежащем на спусковом крючке квеллана.

Неожиданно справа, на расстоянии броска камня, раздвинулись ветви кустарника.

Акмед мгновенно развернулся, приготовившись выстрелить в нового врага.

Заметивший его могучий олень застыл на месте.

Несколько мгновений Акмед не двигался. Затем медленно опустил оружие и глубоко вздохнул.

Олень фыркнул, повернулся и скрылся в лесу. Слева донесся топот его подруги, спешившей вслед за ним.

Акмед покачал головой и торопливо зашагал к Дому Памяти.

До Дома оставалось около сотни ярдов, когда Акмед заметил следы разрушений, оставленных пронесшимся здесь огненным шаром. Снег припорошил пепел и головешки, однако после каждого шага на чистой поверхности появлялись черные пятна. Деревья стояли обезображенные, лишившиеся коры; великолепные клены превратились в пепел, как, впрочем, и березы во внутреннем дворе. Да и от самого Дома остался лишь черный, обгоревший скелет и горы мусора.

А вот белый дуб, стоявший посреди двора, выжил. Побег Дерева Мира, Сагии, его защищали звуки бесконечно играющей лютни, которую Рапсодия оставила на его ветвях перед тем, как они ушли. Адское пламя стихии огня, избавившее дерево от оскверненного корня и спалившее Дом, не тронуло ни единого листочка Сагии, белые цветы раскачивал свистящий меж ветвей ветер.

Рапсодия присела на корточки под деревом и что-то бросила на заснеженную землю — маленькая стая зимних птичек тут же слетелась на угощение. Она подняла голову и встала.

Акмед взглянул на Рапсодию, и его кожа мучительно заболела. Она гудела с того самого момента, когда он неделю назад получил от нее записку, которую ждал с тех самых пор, как они расстались на Кревенсфилдской равнине. Солдаты-болги, принесшие ему завернутое в промасленную тряпицу послание, содрогнулись, увидев его реакцию, хотя король ничем не выдал своих чувств. Очевидно, одного его взгляда было достаточно, чтобы стражники разбежались в разные стороны.

Акмед долгие часы смотрел на записку, где стояло всего одно слово: «Да». Оно означало, что конец приближается.

Кровь дракиан, текущая в его жилах, вскипела, требуя отправиться на охоту за демоном, в ушах беспрерывно звучали слова лютой ненависти. Ему стоило огромных усилий не впасть в кровавую ярость, непреодолимая власть которой была слишком хорошо знакома всякому дракианину: необходимость уничтожить ф’дора превыше всего. Акмед уже давно успел усвоить, что во время охоты природные инстинкты дракианской крови работают не только на него, но и против. Он взял под контроль свое дыхание, стараясь сохранять спокойствие.

Рапсодия, положив руки на бедра, внимательно разглядывала Акмеда. Прошло всего несколько недель с тех пор, как он видел ее в последний раз, но она сильно изменилась. Ее лицо оставалось спокойным, а вот глаза горели внутренним огнем. Волосы, которые она, как и всегда, завязала черной бархатной лентой, теперь спускались ниже колен. Она некоторое время смотрела на него, а потом жестом предложила подойти к ней в центр двора, под стройные ветви юного дерева, привезенного с их общей родины, оставшейся по другую сторону мира.

Он ощутил, как биение сердца мира зазвучало у него в ушах, теперь Акмед знал, что принесла ему Рапсодия.

— Ежевика, — сообщила она, когда он остановился возле нее.

— Что?

Она показала на землю, где маленькие птички осторожно клевали угощение.

— Ежевика. Я собрала ее с растущих на поляне кустов. Когда мы были здесь в последний раз, кусты не плодоносили. Тогда мне показалось, что у них уже никогда не будет плодов. Возможно, это хорошее предзнаменование.

Акмед кивнул.

— Нам оно не помешает. Где то, что ты принесла? — Его голос прозвучал неожиданно резко.

В ответ она сняла с пояса Звездный Горн и подняла его острием вверх, затем медленно извлекла клинок из черных ножен. Раздался негромкий серебристый звук, напоминающий чистый призыв горна. На кончике клинка держался почерневший от пламени, необычной формы флакон из гематита. Рапсодия протянула руку и ловко вытащила его из огня.

— Вот, — сказала она, протягивая его Акмеду. — Надеюсь, ты сумеешь им воспользоваться.

Он поднес флакон к глазам.

— И все? Здесь кровь десяти порождений демона?

— Да. Удалось выделить его подлинную сущность. Здесь нет ни капли материнской крови, даже нет крови Ракшаса. Только очищенная кровь ф’дора. Когда ты найдешь человека, в котором он спрятался, ошибки не будет. — Ее изумрудные глаза горели от возбуждения, но Акмеду показалось, что он видит в них еще и страх. — Что ты собираешься делать теперь?

Акмед продолжал изучать флакон из гематита. На ощупь камень был теплым, возможно, его нагрело пламя меча, но скорее всего, тепло шло изнутри. И хотя флакон был тщательно закупорен, оттуда исходили какие-то эманации, тихие голоса пели темные гимны в шипящем пламени Преисподней. Он ощущал силу и зло даже сквозь камень, оно обращалось к нему, звало его дракианскую душу: