* * *

С нами медленно поравнялась другая лодка. Иван поприветствовал гребцов – жизнерадостных, загорелых, подтянутых супругов за шестьдесят – и минутку с ними поболтал.

– Они недавно вышли на пенсию, – рассказал Иван, когда супруги поплыли дальше. – Впервые в жизни могут плавать на каноэ в свое удовольствие. С утра они отправились из Будапешта в Вишеград, а сейчас – возвращаются. Эта часть пути легче, по течению. – На какой-то миг мне показалось, что мы – не на Дунае, а в реке времени, и у каждого в этой реке свое место, но при этом все мы здесь находимся одновременно.

Мы догребли до границ города и прошли под первым из шести мостов. Мне показалось, что второй мост стоит чуть не вплотную к первому. Иван показал мне мост между его домом и школой.

– Я раньше ходил по нему ежедневно. Дважды в день.

Мы прошли мимо судна, которое называлось по-русски СОНЯ, и еще одного по имени STEAUA, по-румынски это означало «звезда» или что-то в этом роде.

– На самом деле в названии любого румынского корабля есть слово «звезда», – сказал Иван.

Мы планировали высадиться на берег у шестого – последнего – моста, найти телефонную будку и позвонить отцу Ивана, чтобы тот нас забрал. Мне это показалось неудобным, но у венгров, видимо, высокий порог терпимости к неожиданным просьбам в последнюю минуту и к езде по сельской местности. Однако, приближаясь к шестому мосту, Иван вдруг заявил, что не знает, где именно мы окажемся, если высадимся здесь, и поймет ли отец, где нас искать. Он сказал, что на самом деле есть еще новый седьмой мост, его построили к всемирной ярмарке, которая так и не состоялась. Мост имени несуществующей ярмарки стоит рядом с деревней, которую отец наверняка знает.

– Как думаешь? – спросил он. – Может, доплывем до седьмого?

Мы погребли дальше. Автомобильное движение и городские звуки сошли на нет, мы перестали грести и пару минут просто плыли по течению. Мы слышали лишь плеск воды у борта, стрекот и жужжание вдалеке и еще более отдаленный рокот самолета. Солнце опускалось к воде. Воздух был мягким и золотистым.

Вскоре над нами навис седьмой мост – современный и странный, с какими-то красными стальными стойками. В последнее время выпало много дождей, и место, где Иван собирался высадиться, оказалось полностью затоплено. Из-под воды торчали верхушки кустов и молодых деревец. К берегу было не подобраться. Мы плыли дальше, пока не увидели небольшой выступ суши. Иван вылез первым и отбуксировал каноэ к берегу. Я передала ему сумки и обувь. Он помог мне выбраться.

– Я такой голодный, съел бы первое, что увижу, – сказал он.

– Звучит, как заклинание в сказке: типа, произносишь эту фразу, и первое, что видишь, – твоя любимая овца.

– У меня нет любимых овец. Когда я голоден, это – либо просто овца, либо не овца. Съедобное и несъедобное. Ты, кстати, съедобная?

Я немного подумала.

– Не знаю.

– Не бойся, я не стану тебя есть. Ты моя любимая овца.

Мы вышли на тропу вдоль берега. Иван сказал, что поищет телефон и минут через двадцать вернется. Меня он попросил остаться и стеречь каноэ.

Я села на бревно и принялась сторожить. Огромные листья растений казались доисторическими. Мир вокруг медленно погружался в синеву. Послышались шаги, много шагов. Появился мужик с двумя козами. Морды у коз были кроткими и недалекими. К лодке они не проявили ни малейшего интереса.

Разглядеть цифры на часах становилось всё труднее. Я продрогла и пожалела, что не захватила куртку. Вскоре я решила посмотреть в рюкзаке Ивана. В сравнении с моим, его рюкзак был крупнее и маскулиннее – черный с красной каемкой. Но Иван куртку тоже не взял. Я услышала звук мотора и испугалась, что за лодкой, наконец, явились разбойники. Оказалось, это – двое полицейских на мотоциклах. Я замерла в надежде, что они меня не заметят, но тщетно. Они слезли с мотоциклов и принялись задавать вопросы. Я поняла только вопрос, не бездомная ли я.

– У вас есть какой-нибудь дом? – громко спросили они, а один из них сложил у себя над головой руки, изображая островерхую крышу.

– Дом, да, – ответила я. Кажется, они почувствовали облегчение, потом сказали что-то еще и выжидающе на меня уставились – очевидно, им хотелось знать, что я здесь делаю.

Я обдумала, как описать ситуацию покороче.

– Мой друг, – в итоге произнесла я, – пошел к телефону.

Мое объяснение, похоже, полицейских полностью удовлетворило.

– Ладно, хорошо, – сказали они, сели на мотоциклы и уехали. После их отъезда я почувствовала себя несколько сиротливо.

* * *

Я не могла там оставаться больше ни минуты. Решила идти в том направлении, куда ушел Иван, пока не найду или его самого, или телефон. Лодку разглядеть уже было почти невозможно, но я всё равно на всякий случай приволокла пару веток с листьями, чтобы ее прикрыть. Затем вынула блокнот, села на берег и принялась в темноте писать записку, объясняя, что стеречь каноэ дальше я не могу.

«Дорогой Иван», – начала я, но тут услышала приближающийся топот. Шаги становились громче, и подле меня приземлился он сам – запыхавшийся, в рваной и грязной рубахе.

– Я уже думал, что тебя не найду, – сказал он. – Мне вечно кажется, что тебя не найти.

Мне хотелось прикоснуться к нему, подержаться за него хоть немного, но я лишь потрогала его рукав.

– Я писала тебе записку, – произнесла я. – Уже собиралась идти на поиски.

Иван рассказал о своих испытаниях. Несколько километров за ним гнался дикий пес. В какой-то момент Иван от него оторвался, но затем пес появился вновь с огромным дохлым кроликом в зубах. В итоге Иван перепрыгнул через какую-то ограду – именно так ему удалось отделаться от пса окончательно. Но теперь стояла задача найти телефон по другую сторону ограды.

– Мне очень не хотелось снова всё просрать, – сказал он. – Как в прошлый раз.

– В прошлый раз?

– Еда была паршивой, пошел дождь…

Он передал мне двухлитровую бутыль «Спрайта» – простой воды в магазине не оказалось. Мы посидели немного, поговорили о собаке, делая большие глотки тепловатого, перенасыщенного газом «Спрайта», а потом Иван сказал, что нам нужно выйти на трассу, где нас заберут родители. Они приедут оба: отец знает дорогу, а мать меньше выпила за ужином.

Я удивилась, когда обнаружилось, что трасса совсем рядом – меньше десяти минут ходьбы. Мы сели под навесом автобусной остановки, которая смотрела на замысловатую развязку – проезд сверху, проезд снизу и кольцевая дорога. Всё выглядело новым с иголочки. Буквы на знаках и разметка на дороге сверкали белым. Асфальт был гладким и пышным, словно свежая меренга. В поле зрения – ни одной машины. Вдалеке алела вывеска автозаправки.

Иван уже начал беспокоиться за родителей. Может, мать позволила вести отцу? Или отец заснул на пассажирском сиденье и не мог осуществлять навигацию?