— Не хочешь ли добраться до Форстеровой низины пешком? — спросил Уолтер.

— Нет. Надо уезжать немедленно. У Джослин камера. Не нужно, чтобы нас запечатлели там, где будет наводить порядок полиция.

Она целых полчаса переключала скорости и жала на тормоза, а затем еще сорок пять минут они вынуждены были вдыхать вонючие выхлопные газы, дюйм за дюймом ползя по дороге. Оказавшись на шоссе — на свободе, — Лалита стремительно покатила обратно в Бекли, не сбавляя скорости на поворотах и рискованно прижимаясь к обочинам.

Они уже достигли убогих городских предместий, когда у Уолтера запел мобильник — они вернулись в цивилизованный мир. Звонили откуда-то из Близнецов, и номер был смутно знаком.

— Папа?

Уолтер удивленно нахмурился:

— Джоуи? Ну надо же. Привет.

— Ага. Привет.

— У тебя все в порядке? Я даже не узнал твой номер, ты так давно не звонил.

Наступила мертвая тишина, как будто Джоуи положил трубку. Может быть, Уолтер сказал что-то не то? Но наконец сын заговорил — чужим голосом. Как испуганный ребенок.

— Ну да, папа… э… у тебя есть минутка?

— Слушаю.

— Ну… это… дело в том, что… у меня неприятности.

— Что?

— Я сказал, что у меня неприятности.

Каждый родитель в страхе ждет именно такого звонка, но Уолтер на минуту словно перестал быть отцом. Он сказал:

— У меня тоже. Такова жизнь.

В течение нескольких дней после того, как Захария опубликовал в своем блоге их интервью, голосовая почта на мобильнике у Каца пополнялась сообщениями. Первое прислал надоедливый немец по имени Матиас Дренер; Кац смутно помнил, что пытался отделаться от него во время гастролей «Орехового сюрприза» по стране. «Теперь-то, — писал Дренер, — я надеюсь, вы не откажете мне в любезности побеседовать со мной, ведь вы же обещали, Ричард. Обещали?» Дренер не пояснил, каким образом он узнал телефон Каца, но скорее всего это была утечка в блогосферу с салфетки какой-нибудь девицы, которую он подцепил у барной стойки. Разумеется, просьбы об интервью приходили и по почте, и даже в большем количестве, но с прошлого лета у Каца не хватало присутствия духа выходить в интернет. За сообщением Дренера следовали звонки от жительницы Орегона по имени Эфрази, от жизнерадостного и громогласного музыкального обозревателя из Мельбурна, от диджея со студенческого радио из Айовы, который разговаривал голосом десятилетнего мальчика. Все хотели одного и того же — чтобы Кац повторил то, что он сказал Захарии. Желательно — другими словами, чтобы можно было опубликовать это под своим именем.

— Это было блистательно, чувак, — сказал Захария неделю спустя после выхода интервью, когда они сидели на крыше дома на Уайт-стрит, ожидая его подружку Кейтлин. Обращение «чувак» звучало непривычно для Каца и раздражало его, но полностью соответствовало опыту его общения с интервьюерами. Как только он им покорялся, они отбрасывали притворное уважение. Тем не менее он попросил:

— Не зови меня «чувак».

— Пожалуйста, как угодно, — сказал Захария. Он прошелся по доске, словно по гимнастическому бревну, раскинув костлявые руки. Вечер был свежий и ветреный. — Но количество посещений продолжает расти. Я стал популярен во всем мире. Ты когда-нибудь заходишь на свои фан-сайты?

— Нет.

— Я сейчас на самом верху списка популярных личностей. Могу взять ноутбук и показать.

— Право, не нужно.

— Думаю, люди стосковались по героям, которые говорят правду власть имущим. Лишь горстка читателей утверждает, что ты придурок и нытик. Но это просто завистники. Меня они не волнуют.

— Спасибо за поддержку, — сказал Кац.

Когда перед ними возникла Кейтлин в сопровождении двух подружек, Захария не перестал балансировать на своем импровизированном бревне — он был слишком крут для того, чтобы представить гостей друг другу. Кац отложил молоток и неохотно позволил себя осмотреть. Кейтлин была одета по-хипповски — яркая жилетка и вельветовое пальто, как у Кэрол Кинг и Лоры Ниро. Кац, несомненно, решил бы, что она достойна ухаживаний, если бы вновь не увлекся Патти после встречи с Уолтером Берглундом. Встречаться с молоденькой девушкой — все равно что нюхать клубнику, когда тебе хочется бифштекса.

— Чем могу служить, девочки? — спросил он.

— Мы принесли вам банановый кекс, — сказала самая пухленькая из трех, протягивая нечто, завернутое в фольгу.

Другие две закатили глаза.

— Это она его испекла, мы тут ни при чем, — ответила Кейтлин.

— Надеюсь, вы любите орехи, — сказала пухленькая.

— А.

Наступило неловкое молчание. Над Манхэттеном послышался гул вертолета; ветер забавно искажал звуки.

— Мы просто поклонницы вашего «Безымянного озера», — сказала Кейтлин. — Мы узнали, что вы тут строите веранду.

— Сами видите, ваш друг Захария — человек слова.

Тот раскачивался на доске, упираясь в нее оранжевыми кедами, и делал вид, что ему не терпится вновь остаться наедине с Кацем. Судя по всему, у него был немалый опыт по части привлечения женского внимания.

— Захария — отличный музыкант, — сказал Кац. — Я искренне это утверждаю. Растущий талант.

Девушки обернулись к Захарии с выражением терпеливой скуки.

— Я серьезно, — продолжал Кац. — Ступайте с ним вниз и послушайте, как он играет.

— Честно говоря, мы предпочитаем альтернативный фолк, — сказала Кейтлин, — а не мужской рок.

— У него есть классные запилы в стиле кантри, — настаивал Кац.

Кейтлин расправила плечи, словно танцовщица перед выходом на сцену, и пристально взглянула на него, как бы давая возможность наконец искупить свою вину. Она явно не привыкла к равнодушию.

— А зачем вы строите веранду?

— Буду дышать воздухом и делать зарядку.

— Зачем вам зарядка? Вы в отличной форме.

Кац ощутил сильнейшую усталость. Будучи не в состоянии хотя бы десять секунд поддерживать с Кейтлин ту игру, в которую она не прочь была его втянуть, он вдруг ощутил всю притягательность смерти. Умереть — вот наилучший способ оборвать все связи с вымышленным образом, который его столь угнетал, — девчачьей идеей Ричарда Каца. К юго-западу от дома стояло высокое административное здание эпохи Эйзенхауэра, которое казалось совершенно неуместным на фоне архитектуры девятнадцатого века. Когда-то оно оскорбляло эстетические чувства Каца, но теперь ему было приятно думать о том, что это здание раздражает взгляды миллионеров, живущих по соседству. Оно нависало, словно тень смерти, над безмятежными богачами и стало для Каца своего рода другом.

— Давайте-ка сюда ваш банановый кекс, — сказал он пухленькой девушке.