Берк дочитала последние абзацы. Потом вложила страницы в конверт и села на ящик, полный мыслей умерших людей, и отвернулась к стене, и так долго сидела молча, что мама забеспокоилась и спросила, что с ней.

— Все в порядке, — ответила Берк тихим и отсутствующим голосом. — Все о’кей.

Она сейчас поняла, сидя в гараже, где не бывала много лет, что душевная боль умеет из человека выпихнуть все прочее. Эта боль умеет завладеть человеком, и он даже не поймет, что им владеют. Она чувствовала, что перед ней лежит долгая дорога, чтобы уйти от этого хозяина, и может быть, это даже не удастся — полностью, но сейчас ей казалось, что осознать эту боль и признать, что она порабощала тебя день за днем много лет подряд, первый шаг к тому, чтобы разорвать цепь.

— Ариэль! — позвала она. От сидения с письмом в руке среди всех этих истлевающих книг и журналов, когда-то таких новых, у нее вдруг возникла ясная и настойчивая мысль.

— Да, что? — спросила Ариэль.

— Наша песня. — Берк обернулась к товарищам по группе и матери. Глаза у нее были красные, но она уже девочка большая и сильная и умеет держать себя в руках. Она не расплачется. — Моя доля в нашей песне, — сказала она и вытащила из памяти: — Стремись все выше, поднимайся и расти, — сказала она речитативом. — Но помни, что живым отсюда не уйти.

— Жуть, — сказал Терри, и Берк подумала, что именно так бы выразил это чувство Майк.

— Я что-то пропустил? — Все повернулись к Труитту Аллену, стоящему в дверях в белой тенниске и серых брюках. Никто не успел ответить, как он заметил глаз Кочевника. — Ой. Даже смотреть на такое — и то больно.

— Где ты был? — спросил Кочевник.

— А что, вы по мне скучали?

У Тру в руках был кожаный чехол с лэптопом.

Как соль скучает по перцу в ванильном мороженом, ответил Кочевник. Его все еще мутило, и в глазу пульсировала боль. — Если бы я даже любил мороженое.

— Тебе бы полежать несколько дней, — сказал Тру. — Но сегодня начать не получится. — Он сделался серьезен, посмотрел на музыкантов по очереди. — Пошли зайдем внутрь, и я вам скажу, как вы, звезды музыки, будете вести этот, он снова глянул на Кочевника, — концерт.

— Теперь я могу вам рассказать о нем больше. — Тру ел вегетарианское рагу из миски и пил из стакана холодный чай. С ним вместе обедали Терри и Ариэль, а Кочевник, Берк и Чэппи стояли в разных точках кухни. — Имя и адрес на водительском удостоверении пробили по базе, родителей вчера вечером известили. Пока я там был, информацию передали в прессу, так что, наверное, в следующем выпуске новостей о нем скажут.

Под «там» имелось в виду местное отделение ФБР на углу Аэро-драйв и Раффин-роуд. Все утро он провел там, планируя систему охраны сегодняшнего концерта, одновременно получая информацию о подробностях из тусонских отделений ФБР и полиции.

— Я уже вам говорил, что ему девятнадцать и он из Калифорнии. — Тру замолчал, вытирая рот красным клетчатым платком. — Его зовут Коннор Эддисон. Из приличного района среднего класса в Оушенсайде. Как мы выяснили, Коннор взял отцовскую машину в среду, выехал на фривей в Сан-Диего, заправившись по отцовской кредитной карте, и поехал на «Стоун-Черч». Откуда он взял пистолет, никто не знает.

— Двадцать пятого калибра? — спросил Терри.

— Да, двадцать пятого, «беретта джетфайр». У тебя есть опыт?

— Я так решил по звуку. Мой отец собирает пистолеты, брал меня пару раз с собой в тир.

— Маленький пистолет, — сказал Тру, обращаясь ко всем. — Легко спрятать. — Он не сказал, что когда услышал на фестивале пистолетный выстрел, решил, что это как минимум тридцать восьмой калибр: звук усилило микрофоном, который сбил Кочевник. — Да, так вот. Он живет с родителями. Своей машины у него нет. Были неприятности с амфетаминами и кокаином, вышибли из местного колледжа, пару раз терял работу, свою машину в прошлом году разбил… В общем, неблагополучный юноша.

— С Джереми Петта обезьянничал? — спросила Чэппи. — Так сказала вчера Нэнси Грейс.

— Может быть. — Тру глотнул чаю, очень холодного и очень мятного. Прессе сразу после инцидента было сказано, что стрелявший — не Джереми Петт, но имя Эддисона не сообщалось, пока не уточнили подробности. — Он не говорит. От него ни слова не добиться.

— Псих он, — сказал Кочевник. — И самое ему место в дурдоме.

«Но очень твердолобый псих».

— У Эддисона интересная биография. — Тру продолжал есть рагу, набирая неполные ложки и заедая пшеничным хлебом, поданным к ленчу. Агентам снаружи, благослови их Господь, пришлось сбегать в ближайший фастфуд. — Его родные в Оушенсайде попали в новости в 2003 году. Как-то вечером родители ушли из дому и оставили его смотреть за восьмилетней сестренкой. Эддисон явно разозлился, собрал приятелей, чтобы побаловаться наркотиками, а сестре сказал уматывать и покататься на велике. Она послушалась, и ее больше не видели до тех пор, пока кости ее не нашли в мусорном мешке на болоте рядом с Джефферсон-стрит. — Он глотнул чаю — запить хлеб. — Кое-что из содержимого мешка удалось проследить до прачечной и выйти на одного русского иммигранта, который жил милях в пяти от дома Эддисонов. Этот индивидуум находил огромное удовольствие в том, чтобы кататься по окрестностям, высматривая девочек, которых можно похитить, изнасиловать и убить. Он это уже проделал в Портленде и Сакраменто. И с каким же удовольствием он об этом рассказывал оушенсайдским копам! Картины рисовал, которые потом уж только в самых желтых подтирках появились.