— А никто не хочет дернуть на сон грядущий? Что-нибудь покрепче пива?

— Мам, — отозвалась Берк, — не начинай. Уже поздно.

— Это поздно? Господи, я тебя едва успела увидеть, ты две ночи тут пробыла и уезжаешь… когда? В десять утра?

— Мы можем остаться до одиннадцати, — сказал Тру.

— Ладно, в одиннадцать. Вы, мистер секретный агент! Виски с колой?

— Я… гм…

— С кока-колой, — объяснила она на случай, если он в человеческой расе пришелец.

— Я выпью, — сказал Терри.

— А, черт с ним, — сказала Берк, пожала плечами и откинулась на спинку, положив ноги в кроссовках на журнальный столик и сбросив на пол несколько журналов. — Записываюсь.

— Наш человек. Еще кому?

Тру посмотрел на присутствующих. Такие молодые. Вдруг у него возникло чувство, что он очень далеко от дома, а когда все кончится, домой ему может и не захотеться. Для него эта ночь была восхитительна. Пусть почти вся она была наполнена бессмысленным шумом и едва сдерживаемым хаосом, но все же… вся эта молодость, вся эта страстность, жизнь под одной крышей… это ему просто глаза раскрывало. В его времена это называлось бы «расширением сознания». Если в это верить.

— Мне немного в рюмку, если они у вас есть.

— У меня? — осклабилась Чэппи. — Вам какого цвета и из какого бара?

— Мам! — сказала Берк. — Не валяй дурака.

— Тебе следует помочь матери, — сказал Тру, когда Чэппи вышла на кухню. — Помочь налить, я имею в виду. — Он посмотрел на ее хорошо стоптанные кроссовки. — И вероятно, следует убрать ноги со стола.

— Бог ты мой! — насмешливо ахнула Берк. Глаза у нее расширились в деланном удивлении. — Ребята, наш-то разъездной менеджер стал нашим сержантом! А я знала, что так и будет. Если маме наплевать, тебе-то какое дело?

Все же она вспомнила, что Флойду было на это не наплевать.

— Леди так не делают, — ответил Тру.

«Отсчет до взрыва, — подумал Кочевник. — Пять… четыре… три… два…»

— Пойди помоги матери, — сказал Тру, и голос его нес суровый чекан официальности. — Ты ей нужна.

«Один».

И это самое одинокое число в мире — не прозвучало.

У Берк лицо будто застыло с приоткрытым ртом. Глаза блестели, как новенький стакан. Она медленно мигнула, потом сказала: «О’кей», — настолько спокойно и тихо, что у товарищей по группе чуть мозг не вынесло. Потом она встала и вышла.

— Риск — твое второе имя? — спросил Кочевник у Тру.

— Мое второе имя — Элмер, — ответил тот, поднимая журналы с пола и кладя аккуратной стопкой туда, где они были.

Кочевник, Ариэль и Терри решили, что имя звучит отлично.

Тру допил пиво. Стаканы с выпивкой принесли на деревянном подносе, выкрашенном арбузной зеленью. Рюмка для Тру была полна до краев, и на ней красовалась эмблема, свидетельствующая, что рюмка взята в баре «Фанки пайрат» на Бурбон-стрит в Новом Орлеане. Тру ее ополовинил и не преминул отметить, что Чэппи открыла новую бутылку «Джека Дэниэлса» и поставила на стол — туда, где раньше лежали ноги ее дочери. Берк вернулась на диван со стаканом — и ни шипения не испустила, ни проклятия не развернула в качестве боевого знамени.

Но этим гадским барабанам завтра достанется на орехи, подумал Кочевник, устраиваясь поудобнее со своей выпивкой. А может… а может, и нет.

Тру допил до дна. Он все еще думал о «Касбахе» и о том, как публика — достойная публика, понимающая, а не такой сброд, как на «Стоун-Черч», — реагировала на музыку «The Five». Это был иной мир. Тру представить себе не мог, какое мужество нужно человеку, чтобы выйти на сцену перед чужими, которые готовы твою мечту разнести в клочья. Чэппи предложила налить ему еще, и он согласился. Разговор шел о завтрашнем концерте, о том, как надо чуть собраться здесь или растянуть слегка там — «дать дышать», назвал это Кочевник, будто песня — живое существо. Разговор катился расслабленно, непринужденно, разговор людей, уважающих друг друга и, как было ясно, связанных узами родства, профессионализма… узами нести на самом деле.

Эти узы он понимал.

Он уже почти допил вторую рюмку, когда сказал:

— Я был когда-то в одной группе.

Сказал так резко и неожиданно, что сам не услышал приближения своих слов, даже мысленно.

Непринужденный спокойный разговор стих.

— Посмотрите в эти глаза, — сказал Тру, и когда он улыбнулся, ему показалось, что губами тяжело двигать. — Это правда. В смысле не только меня так зовут, а еще я правду говорю.

— На чем играл? — спросил Кочевник, полупрезрительно полуусмехнувшись. — Неандертальцам на костяной скрипке?

— Да нет, без дураков. — Он видел, что Чэппи снова ему наливает, и ладно, выезжать только в одиннадцать. До восьми он поспит, ему всегда сна нужно было мало, и ночь приятная, и все нормально. — Я на акустической гитаре играл в группе «Honest Johns». Трое парней. И я. В смысле — трое вместе со мной. Я тогда еще в школе учился. — Он еще выпил, и видит Бог, он будет отлично спать в эту ночь. Или утро, без разницы. Когда с музыкантами свяжешься, время выкидывает фокусы. — Ну, на самом деле мы нигде не играли. Только репетировали у приятеля в игровой комнате.

— В какой-какой? — переспросил Кочевник.

— На первом этаже, — объяснил Тру. Эти ребятки ведут себя как взрослые, но о мире знают не больше детей. — У моего приятеля был восьмидорожечный магнитофон. Катушечный.

— Круто, — сказал Терри.

— Играли мы… сейчас вспомню… «Чего бы оно ни стоило» группы «Buffalo Springfield». И еще «Затяжка по кругу» из Брюера и Шипли…

— Ух ты! — восторженно сказал Терри.

— …«Черную птицу» «The Beatles». А лучше всего у нас получалось «Сюита: Голубоглазая Джуди» из репертуара…

— Кросби, Стиллза и Нэша! — Ариэль держала в руках стакан с апельсиновым соком и солнечно улыбалась. — Вау! Я же всегда играла эту песню!

— Правда? Я помню, у нее настройка непривычная.

— Да, ми-модальная.

Кочевник не мог не задать следующий вопрос:

— А кто пел?

— Все мы, — ответил Тру, не понимая, в какую западню ступает. — Разложили на три голоса.

Он еще раз глотнул и подумал о себе как о том парнишке в игровой комнате, двое друзей с двух сторон, все поют в микрофон, а здоровенный магнитофон в углу наматывает звуки на катушку — лишь для того, чтобы они исчезли без следа, оставшись только в памяти.

— Спой нам первые строчки, — сказал Кочевник.

— Что? Ой, нет. Я уже много лет эту песню не пел.

— Слова забыл? Не настолько ты древний старик.

— Джон! — Ариэль перехватила его взгляд и покачала головой.