контроль над все время покладистым телом и больше не чувствовал прежней родственной связи. Парень каким-то непонятный образом смог от него закрыться. — Мало ли, что может привидеться в такую рань. Посмотри на часы, Джеки, еще только начало шестого, а значит, у тебя есть время выспаться как минимум до десяти. Прогуляешь нудные занятия, чуть позже посидишь в кафе с Джоном, закажете сочный кусочек пиццы на завтрак — идеальное начало дня, не находишь? Затем прогуляетесь по утренним улицам, соберете привычную компанию — ты пытаешься скрыть трепет при виде Оливии в этих очаровательных чулочках и вызывающе коротких юбках в жуткий мороз, но, поверь, выходит жалкое зрелище — и снова завернете в какую-нибудь закусочную по пути. Они будут громко ругаться и курить всякую дрянь прямо перед широко раскрытыми глазками прелестных официанток, болтать о пустяках, а тебе станет гораздо легче на душе. И забудется это неприятное недоразумение. Нарисуешь себе новую картину; купишь краски посвежее и крепче, чтобы стойкость цвета изумляла и вызывала неподдельный восторг зрителя, хорошие кисти, бумагу и создашь новый шедевр, от которого сердце будет биться еще сильнее и трепетнее, чем прежде. Изобразишь всю свою новую жизнь. Знакомых. Друзей. На этом дивном холсте не будет места предателям и тем, кто причинил тебе боль, оставив в чертовом одиночестве. Они больше не часть твоего настоящего.

Но Джек слушал, едва ли вникая в смысл спутанных предложений. В его голове маленький мальчик макал мягкие пальцы в землистого цвета чай и бережно водил ими по потрескавшемуся от старости листу, наслаждаясь каждым прикосновением кожи к шершавой поверхности; затем в темно-синюю краску, своего рода небосвод с разведенными в нем крошками-звездами и похожей на сыр луной, блаженно улыбался, а цвет впитывался в детские подушечки, оставляя свою ничтожную часть на холсте, смешиваясь с темными разводами и создавая нечто непонятное и прекрасное. И ребенок не впускал в свою головку тяжелые, мрачные мысли — они словно обходили стороной его существо, потому что в глазах мальчика не было тревоги или даже беспокойства. Все внутри него дышало беспечностью и тем самым туманом, который он старательно пытался изобразить на листе бумаги.

«Я бы тоже хотел ни о чем не думать», — вздохнул про себя Дауни, вставая с кровати и выглядывая в окно в очередной раз, как будто ожидая, что этот пустяк что-то изменит или натолкнет его на правильную мысль. Руки не желали подчиняться, но все же дрожащие пальцы с четвертой попытки дернули белоснежный крюк — в лицо ударил тусклый свет и ледяная прохлада ноябрьского восхода. Правда, не было тех прекрасных мгновений, которые так любят невзначай печатать на карточках или открытках для приезжих туристов — фотографии просыпающегося солнца, которое золотит еще сонные крыши, отражается в уставших витринах и медленно охватывает своим свечением каждый уголок города; или другие, где этот же самый свет мягко укрывает вершины поникших деревьев, обволакивает листву и тонкие ветки, так, что будто бы глянцевая поверхность карточки излучает приятное тепло, источает запахи пробуждающегося леса и мягкое золото света, отражающегося на губах медовой улыбкой. Но сегодня Бостон был немного другим.

Парень заметил это, как и странный привкус воздуха вперемешку с вихрем необычных ароматов (вплоть от только что срезанных яблочных долек до скисшего в стакане молока), задумался еще на мгновение, но не потерял ход мысли. «Просто существовать где-то далеко-далеко. В собственном мире. Там можно было бы рисовать чаем, печь лучшие в мире кексы и не спать до самой поздней ночи, слушая чужое пение или шепот теплого ветра. Играть на гитаре, подбирая аккорд за другим, позволяя мелодии заполнять горячее сердце. Уходить в поле и возвращаться только к обеду, ценить каждую прожитую секунду жизни и не задумываться о проблемах или неприятностях. Там не было бы предательства, неопределенности и фальшивых людей — только свет, летнее тепло, а по воскресеньям кино в собственноручно сделанном шалаше из простыней и подушек. Да, всего лишь ни о чем не думать…»

Однако, в голове по-прежнему стоял какой-то необъяснимый гул — рой голосов, каждый из которых что-то требовал в попытке перекричать прочий шум. И даже волнующая уличная прохлада не могла развеять душевный хаос, поглощающий ежесекундно молодое сознание — мысли нагнетали, окружали плотным кольцом, сдавливая изнутри и не позволяя сделать чистого свободного вдоха. Парень оглянулся в страхе, ожидая увидеть сзади разгневанное лицо тети или громадные волосатые руки Майкла, но его взгляд столкнулся с прежней пустотой, такой омерзительной и одинокой.

«Нужно бежать отсюда. Как можно дальше и быстрее, так, как это делают во всех приключенческих фильмах. Уехать из этого проклятого места, выбраться из бесконечного дня, который и без того слишком уж затянулся на целый год… Да, уехать. Казалось бы, все проще-простого: собрать рюкзак и выскочить в утренний мороз навстречу тому, что я шепотом называю новой жизнью, усмирить голоса пронзительным рыком заведенного мотора и вжать педаль что есть силы. Лететь по сухому шоссе, включив первую попавшуюся радиоволну и наконец не думать, что оставлено там, несколько десятков километров назад… Вот только я не могу даже выйти из этой чертовой комнаты. Скорее всего чему-то все же суждено остаться невыполненным и похороненным заживо. Я должен лишь закрыть прямоугольную крышку гроба и забить первый гвоздь».

***

Брюнет готов был клясться всем, что только у него имелось — он сам не понимал, как подобное могло случится. Казалось, эти двадцать минут прошли в каком-то забытье, и Джек потерял всякую возможность управлять собственным телом и движениями — даже в глазах ненадолго помутнело, но в голове непрерывно кипела работа, вертелись несказанные слова и целые потоки предложений, которые вряд ли когда-нибудь станут чем-то связным и целым.

6: 15

Короткий взгляд на часы, некоторое осмысление увиденного и зарождение самой только мысли, пока еще безобидной, но с каждым мгновением набирающей силу и значение. Резкий рывок, и вот уже из школьной сумки летят на пол ненавистные учебники, а опустевшие отделения наполняются одеждой и прочей мелочью. Парень стягивает с себя домашние штаны, чуть ли не разрывая хлипкие швы тонкой ткани, и накидывает на плечи серую толстовку, теперь нисколько не сочетающуюся с темной строгостью джинс на ногах; одевается в спешке, будто время неумолимо поджимает и дышит холодно в спину, хотя на самом деле часы в ожидании замерли…

6: 20

Легкие, едва слышимые шаги. Приходится потрудиться, чтобы оставаться бесшумным, как скрывающийся от человеческих глаз лесной зверь. Джек подобно лисице крадется на кухню,