одеться и привела в пример всегда подтянутого и опрятного Алексея, он вдруг обиделся, от чая отказался и ушел.

Шура заговорила о том, что надо бы Сергея женить, больно уж он одинок. Николай не согласился — дело, мол, не в одиночестве, а в том, что Сергей потерял жизненную цель.

— Как сел в кабину своего самолета, так и не выберется из нее до сих пор. Сидит и сидит.

Алексей задумчиво катал хлебные шарики. Потом спросил вдруг:

— А у тебя она есть?

— Кто?

— Цель.

Николай пожал плечами:

— Глупый вопрос.

— Почему глупый?

— Потому что глупый…

Алексей улыбнулся:

— Возразить, конечно, нечего. Сдаюсь.

Шура, как всякая хорошая жена, заступилась за мужа:

— А школа? Разве это не цель? По-моему, воспитание молодежи — это ничуть не менее важно, чем… Ну хотя бы… — она запнулась, не зная, с чем бы сравнить, — ну, чем что-нибудь другое.

Алексей с улыбкой смотрел на нее.

— Ну конечно же, ничуть не менее важно… Кто же спорит? Я ведь только спросил.

— Ну а я ответила.

— И хорошо ответили. Я не говорю ведь, что плохо. Я сам великий поклонник Ушинского и Макаренко. Только и мечтаю о том дне, когда с меня снимут погоны и разрешат вернуться к педагогической деятельности. Но это я. А вот ваш супруг, — он подмигнул в сторону Николая, молча вынимавшего из дивана тюфяки, — для него, боюсь, школа скорее средство, чем цель.

Шура ничего не ответила, старательно вытирала тряпкой клеенку.

— Не цель, а средство, — повторил Алексей. — Средство заполнить некую, образовавшуюся после фронта, пустоту.

Шура продолжала вытирать клеенку.

— Непонятно? Могу объяснить. На фронте были разведчики. Здесь их нет. Они далеко. Здесь школьники. Вот вам и замена. Своеобразный эрзац разведчиков. А походы, вылазки, всякие там «маневры» — эрзац войны. Игра в войну… Иными словами, все тот же «самолет» Сергея.

Он посмотрел на спину Николая, все еще возившегося с тюфяками, потом на Шуру.

— Не согласны?

Шура сосредоточенно счищала ногтем что-то прилипшее к клеенке. Как всегда, она не умела сразу ответить.

— Не знаю, — сказала она, — так или не так. Но что касается меня, так я только рада этой школе. Все-таки школа, а не это проклятое РЖУ.

— Ну, это уж другой разговор, — сказал Алексей.

Николай приостановился у балконной двери, держа в руках тюфяки.

— Почему другой?

— Да потому, что там, в РЖУ, у тебя была одна цель: поскорее оттуда убраться, и все. — Алексей встал из-за стола и потянулся. — В каком это фильме было? «Самое важное в жизни — во-время смыться»…

Все еще стоя в дверях, Николай сказал:

— Если б это не ты, а кто-нибудь другой, я бы дал ему за такие слова в морду. Понятно? — и вышел на балкон.

Шура взглянула на Алексея и приложила палец к губам. Алексей понимающе кивнул, взял полотенце и вышел на кухню.

Когда он вернулся, Николай уже лежал в одних трусах на балконе и курил.

— Так, по-твоему, я все еще в «самолете» сижу?

— По-моему, да, — ответил Алексей.

Николай помолчал, потом спросил:

— А из РЖУ, значит, смылся?

— На эту тему я говорить не буду. После твоих угроз остерегаюсь.

— И правильно. Остерегайся. Не знаешь, не суди…

Алексей промолчал. Николай, лежа на животе, мигал папиросой.

— Смылся… Все вы так о других. Посмотрел бы я, что ты на моем месте запел бы. А то — смылся… Уютного местечка, по-твоему, искал, да? Так если хочешь знать, именно таким, как ты, надо там работать. Чтоб во всех этих балках чертовых и перекрытиях разбирались. Чтоб их вокруг пальца не обкрутили, как меня хотели.

— Не понял.

— Поработал бы, так и понял бы. — Николай зло усмехнулся. — На второй день понял бы. Подсунули бы аварийный домик, составить акт на ремонт — сразу бы понял. Особенно когда спросят потом, сколько тебе жильцы за это дали. Тихонько так спросят, с улыбочкой, между делом будто…

— Кто это спросит?

— Тот же Кочкин хотя бы, начальник. А потом подсунет другой домик, почище этого. Ты, мол, испугаешься, под неотложный ремонт не подведешь, а он в один прекрасный день возьми да обвались. Вот тебе и подсудное дело. А ты баран бараном, глазами только хлопаешь — иди разберись, какая там балка гнилая, какая нет.

Николай выругался, щелкнул окурком о стену.

— Эх, будь у меня знания… Нету вот, нету… Ну, хоть десятая часть тех, что у тебя. Разогнал бы! К чертовой матери всю эту шпану разогнал бы…

Алексей улыбнулся в темноте:

— Иди учись тогда. За чем же дело стало?

— Иди учись… — Николай перевернулся на спину, уставился в небо.

Из комнаты донесся звук заводимого будильника. Очевидно, Шура забыла завести его с вечера и заводила сейчас.

— Не спится что-то твоей жене, — сказал Алексей.

— Жарко в комнате, потому и не спится.

— Жарко, конечно. — Алексей помолчал, потом добавил тихо: — Грустная она у тебя почему-то. Всегда такая была?

— У нее умерла мать. При немцах еще.

Опять помолчали.

— А ты давно женат? — спросил Алексей.

— С сорокового. Пятый год уже. А что?

— Да так просто. Я тоже был женат. И тоже ничего не получилось.

Николай повернул голову:

— Почему «тоже»?

— А ты считаешь не «тоже»?

— Я ничего не считаю. Просто не понимаю, о чем ты говоришь.

— О жизни, вот о чем. Сложная она штука… Как это твой старик говорил? Самое важное в жизни — это… Что-то там в семье, что-то на работе…

— Мир и благополучие в семье и удовлетворение работой.

Алексей зевнул и натянул на себя простыню.

— А как этого достичь, он не говорил? Спроси при случае. Обязательно спроси. — Он повернулся спиной к Николаю. — Давай спать, завтра вставать рано.

4

Мир и благополучие в семье. А что это такое?

Вот у Николая мир и благополучие в семье. Он вернулся к Шуре. Она вернулась к нему. Они живут тихо и спокойно. Они никогда не ссорятся. Утром они встают, завтракают, Шура кладет в его спортивный чемоданчик чистые трусы и майку, завернутый в газету завтрак. Они уходят, каждый на свою работу. Вечером встречаются, пьют чай. «Ну, как твои ребята сегодня? Как Вадик Суханов?» Николай рассказывает о Вадике Суханове, о волейбольном матче, о предполагаемом походе за город. «Ну а у тебя как? Кончили этот злополучный лист, о котором ты говорила?» — «Кончили. Беленький даже похвалил. В этом месяце, говорят, премиальные получу».

Мир и благополучие в семье? Конечно, мир и благополучие.

Николай никогда не говорит о Феде. Он нисколько не ревнует к нему и вспоминает о нем, только когда подходит к