В отличие от них, не понимающих, куда именно метит Горбачёв, начальник генштаба Ахромеев почти наверняка видел конечную цель. Его репутация у военных была безупречной (ведь он так долго служил стране), и Ахромеееву удалось обеспечить Горбачёву прикрытие и легитимность, без которых идею прощания с оружием невозможно было бы воплотить.

В 1986 году Ахромеев, помогавший Горбачёву готовить предложение о ликвидации ядерного оружия, объявленное 15 января, заключил, что пришло время сформулировать новую военную доктрину, соответствующую эпохе: прежняя объявляла США и НАТО главными противниками, и Советский Союз должен был добиваться паритета с Западом в области вооружений. Поздней осенью и в начале зимы 1986 года Ахромеев разорвал старую доктрину. Это был трудный для него момент:

«Доктрина, существовавшая до 1986 года, была для меня и генерального штаба неоспоримой истиной! Она досталась нам по наследству от командиров Второй мировой войны… которые выучили и вылепили меня и людей вроде меня, те, чьи имена мы произносим, когда принимаем клятву служить нашему Отечеству! Как же можно всё это изменить? Всё, чему меня учили много лет в академиях и на маневрах. Нужно было изменить то, чему я сам уже много лет учил более молодое поколение генералов и офицеров. Мы избавлялись от значительной части нашего военного опыта, теории и практики».

После Рейкьявика Ахромеев прочёл лекцию о новой доктрине в Академии генерального штаба в Москве. Он выступал перед элитарной аудиторией: военные специалисты, профессора, стратеги. Перемены, о которых он говорил, были поразительны. Ахромеев сказал, что хотя Соединённые Штаты всё ещё оставались главным противником, «мы готовы демонтировать механизм военной конфронтации с Соединёнными Штатами и НАТО в Европе». Он говорил, что хотя войну всё ещё предполагалось вести с помощью ядерных и обычных вооружений, «мы выступаем за полную ликвидацию ядерного оружия в мире». Вместо того, чтобы стремиться к паритету, Советский Союз сократит количество оружия либо по взаимной договоренности с американцами, либо в одностороннем порядке.

«Во время выступления в зале стояла абсолютная тишина, — вспоминал Ахромеев. — На лицах были написаны непонимание, потрясение и тревога». Когда он закончил, «все как сорвались с цепи. Наши военные учёные отбросили все приличия! Многие из них, похоже, забыли, что перед ними выступает глава генерального штаба. Они бросались обвинениями чуть ли не в государственной измене. Многие пункты доклада были названы ошибочными и неприемлемыми». Те мысли, обдумывание которых заняло у Ахромеева несколько месяцев, были представлены всего за полтора часа. «Можно было понять их состояние шока, — сказал он. — Я отвечал на вопросы ещё два часа».[542]

***

После Рейкьявика Рейган был на коне. Выступив по телевидению 13 октября и с речами по всей стране перед ноябрьскими выборами, Рейган провёл одну из самых необычайных — и самых убедительных — пиар-кампаний за время своего правления. Он хвастался, что устоял перед Горбачёвым. По ходу кампании он пробуждал в аудитории оживлённые возгласы одобрения, заявляя, что в Исландии «просто сказал “нет!”» Рейган изображал свой отказ закрыть Стратегическую оборонную инициативу как триумф — хотя СОИ фактически не существовало.

Однако вскоре и для него начались неприятности. У публики возникли вопросы по поводу того, что в действительности обсуждалось в Хефди. В телеобращении 22 октября Горбачёв заметил, что они с Рейганом достигли договоренности о полной ликвидации всех стратегических наступательных вооружений к 1996 году.[543] Это не соответствовало тому, что Рейган сказал в своей телевизионной речи после саммита: он, мол обсуждал ликвидацию всех баллистических ракет в течение десяти лет.[544] Вышел конфуз: СССР опубликовал часть протокола саммита, из которой следовало, что Рейган и в самом деле обсуждал ликвидацию всех стратегических вооружений. Белый дом нехотя признал, что Горбачёв был прав, но заметил, что речь шла о цели, а не о конкретном предложении. Критики поставили Рейгану на вид его небрежное отношение к ядерной политике. Затем выяснилось, что он поехал в Рейкьявик, не проконсультировавшись с председателем объединённого комитета начальников штабов адмиралом Уильямом Кроу-младшим по поводу радикальных предложений, что он сделал Горбачёву; а затем ещё и не доложил военному руководству страны о том, что произошло в Рейкьявике. Судя по всему, военные не знали и о рейгановском письме от 25 июля, в котором содержалась формулировка Вайнбергера о сведении «к нулю баллистических ракет». После саммита Кроу спросил начальников других военных служб об их мнении. «Ответ был единодушным: с точки зрения национальной безопасности это совершенно неприемлемо. Начальники были весьма встревожены», — вспоминал он. Кроу лишился сна, думая о том, что делать дальше.

И хотя Кроу боялся потерять свой пост, он решил выступить на заседании группы планирования мер по национальной безопасности Белого дома 27 октября. Военные обычно не выступали на таких заседаниях, но Кроу подготовил заявление на четырёх страницах. «Господин президент, — сказал он, — мы пришли к выводу, что предложение о ликвидации всех баллистических ракет в течение десяти лет создаст высокую степень риска для безопасности страны». Это был скандал: главный солдат страны заявил главе государства, что тот рисковал национальной безопасностью и пошёл на слишком большие уступки противнику.[545]

«Адмирал, — сказал президент, — я всем сердцем люблю американскую армию. И я всегда любил её. Эти молодые мужчины и женщины занимаются замечательным делом ради нашей страны, и где бы я ни был, я говорю людям, как я горжусь нашими вооружёнными силами». На этом совещание закончилось.

«Мне было неясно, разгневан ли президент, — вспоминал Кроу позднее, — и услышал ли он мои замечания. Или же он просто не хотел отвечать? Это тоже было неясно. Не знал я и того, на какой стадии находилось его спорное предложение». Но Рейган не только услышал Кроу, но и полагал, что ответил ему. Тем вечером Рейган записал в дневнике: «Начальники штабов хотели заверений, что мы в курсе дисбаланса с Советами в обычных вооружениях и что этот дисбаланс усугубится благодаря сокращению ядерных вооружений. Мы смогли заверить их, что мы очень даже в курсе и что этот вопрос будет обсуждаться с Советами на всех переговорах о сокращении ядерных вооружений».[546] Как и прежде, Рейган видел общую картину, но игнорировал неудобные детали.