зрелые женщины, опытные обольстительницы, часто привлекают к себе молодых мужчин; но тогда она и подумать не могла, что эта фраза окажется пророческой…

Фоулер, только-только выпустившийся из Принстона, стоял перед выбором: можно было делать карьеру в «Стандард ойл» или в «Интернэшнл харвестер». Однако он предпочёл пойти своим путём: создал собственную брокерскую фирму, а по ночам изучал бухгалтерское дело. По крайней мере любимый внук не разочаровал деда.

К Рождеству Эдит заставили подписать договор, по которому она не получала права на алименты и должна была уплатить Гарольду 2,7 миллиона долларов за их дома. Взять эти деньги было неоткуда, она была должна банкам 726 тысяч. Рокфеллер же прислал Гарольду чек на тысячу долларов — подарок к Рождеству. Несмотря на старания дочери, он не порвал с Гарольдом, хотя они и стали видеться реже.

А семнадцатилетняя Матильда (единственная из Маккормиков не занимавшаяся психоанализом с Юнгом) собралась замуж — за своего учителя верховой езды, 45-летнего швейцарца-вдовца Макса Озера, бывшего кавалерийского офицера. Эдит была возмущена: девочке не понять, что для этого проходимца она всего лишь дочь богатых родителей, ему нужны деньги её деда. Нет, нет и нет! Матильда обратилась в суд, чтобы отца назначили её опекуном (по швейцарским законам разрешение на брак несовершеннолетней должны дать оба родителя или опекун); Эдит потребовала запретить её дочери вступать в брак. Гарольд тоже просил её подождать. Но в свой восемнадцатый день рождения Матильда, унаследовавшая упрямство от матери, всё-таки вышла за Макса в Швейцарии.

Эдит перебралась в Чикаго и зажила там на широкую ногу: слуги в ливреях сливового цвета и панталонах до колен; два «роллс-ройса», каждый со своим шофёром; шесть телохранителей, один из которых во время утренней прогулки шёл за ней на расстоянии десяти шагов. Вернувшись домой, она читала книги на разных языках, писала стихи. В час дня к ней приходил Эдвин Кренн, проживавший через дорогу, в отеле «Дрейк», в апартаментах с ценной коллекцией статуй Будды. Они садились в автомобиль и ехали в сопровождении детективов в кинотеатр, где смотрели три фильма подряд. Во время оперного сезона Эдит каждый вечер принимала гостей в своей ложе, представая в бриллиантовом колье за миллион[55], в нитке жемчуга за два миллиона или в ожерелье с драгоценностями российской императорской семьи.

На своей вилле «Турикум» она устроила центр юнговской психологии. Ей удалось составить частную практику из сотни пациентов, привлечённых в основном громкими именами Рокфеллера и Маккормика. Центр не приносил большого дохода; к тому же Эдит, увлёкшаяся астрологией и спиритизмом (во время одного из сеансов она объявила, что в неё вселился дух невесты фараона Тутанхамона), платила немыслимые деньги за гороскопы.

Пока в семье Маккормик бушевали любовные страсти, Рокфеллер жил во Флориде, куда к нему приехал лечиться шестнадцатилетний внук и тёзка Джон III. Старший сын Джона-младшего рос паинькой и был закомплексован ещё больше, чем отец. Он считал себя уродом из-за тяжёлой нижней челюсти и асимметричного лица. «Я полностью лишён личной привлекательности. Никто не хочет сидеть со мной за столом», «У меня нет в школе настоящих друзей», «Хотел бы я быть популярнее», — писал он в дневнике. Он сменил несколько частных школ. Джон добросовестно копил свои центы, отдавал положенную часть на благотворительность, учил иммигрантов английскому языку. Рассказывали, что однажды, когда он грёб на старой лодке по Сил-Харбору, сын соседей спросил: «Почему бы тебе не купить моторную лодку?» — «Моторную! — ужаснулся Джон. — С ума сойти! Кто мы, по-твоему, — Вандербильты?» Ото всех этих моральных терзаний и самоограничений у него развились те же психосоматические реакции, что и у отца: мигрень, проблемы с желудком; во Флориду его привела нестерпимая боль в ухе. Доктора посоветовали переменить климат; но куда более благотворное воздействие на юношу, страдавшего комплексом неполноценности, оказал его безмятежный весёлый дед, умевший получать удовольствие от жизни.

Само собой, Джон не пил, не курил, не сквернословил и посвящал воскресенья Богу. Полная противоположность своей старшей сестре Бабс — типичной девушке эпохи джаза. Высокая, стройная, дерзкая Бабс носила модные неприталенные платья и шляпки-клош, гоняла на спортивных автомобилях[56], обожала играть в теннис, а ходить в церковь терпеть не могла, покровительствовала джазовым клубам в Гарлеме, курила с пятнадцати лет. Уж она-то, конечно, не отослала бы обратно чек — подарок деда на день рождения, как это сделала Мюриел, возмущённая таким «материалистическим выражением любви». Хотя… Джон-младший пообещал своим детям награду в две с половиной тысячи долларов, если они воздержатся от курения до двадцати одного года; для Бабс на кону стояла машина. Но в октябре 1922-го девятнадцатилетняя Бабс написала отцу покаянное письмо: «Я курила и поэтому потеряю машину. Мама сказала мне отогнать её завтра в Тарритаун». Джон-младший пообещал дочери удвоить содержание, если она бросит курить, но Бабс не рассталась с пагубной привычкой даже после того, как её постель загорелась от непотушенной сигареты. Отец боялся, как бы она не пристрастилась к подпольной выпивке.

Когда 24 июня 1922 года дядя Уильям скончался от пневмонии (врачи диагностировали у него рак горла, а он ещё и простудился во время очередной поездки в Ричфорд вместе с Джонами — братом и племянником[57]), Бабс не сразу удалось найти — она была на какой-то вечеринке на Лонг-Айленде. Газета «Нью-Йорк таймс» сообщила, что покойный Рокфеллер учредил трастовый фонд для своих рождённых и ещё не рождённых внуков и правнуков, «…оставил огромное состояние в 102 миллиона долларов, сократившееся до 50 миллионов — в основном из-за долгов в 30 миллионов и 18,6 миллиона налогов на наследство и на имущество».

Тем летом газетам было о чём писать. Гарольд Маккормик, недавно расставшийся с Эдит, решил жениться на Ганне Вальской, но тут возникло препятствие… интимного характера. Чтобы удовлетворять сексуальные запросы молодой любовницы, Гарольд решился на операцию: врач Сергей Воронов пересадил ему «железы обезьяны». Это потом Воронова будут называть шарлатаном, а после первой операции на человеке (12 июня 1920 года), когда срезы яичек шимпанзе и бабуинов, пересаженные в мошонку пациента, прижились, его называли чудо-доктором, а на операцию, которая должна была вернуть молодость и мужскую силу, выстроилась очередь из миллионеров.

Ганна Вальска в Париже разводилась с третьим мужем. Гарольд приехал к ней туда инкогнито, избегая репортёров, поселился в её доме, и пару видели только в автомобиле. Газета «Трибюн» поместила две фотографии Маккормика: до операции — невзрачный, облысевший, стареющий мужчина, после — помолодевший, почти без седины. Правда, о характере операции ничего не сообщалось. Эрнест Хемингуэй, живший тогда во французской столице, написал на эту тему три стишка-пародии в подражание Роберту Стивенсону, Роберту Грейвзу и Редьярду Киплингу. Последнее звучало так:

Малютка-обезьянка смотрит на восход.

Сопрано-обезьянка