– Было бы здорово, – ответила она, почти не кривя душой.

– Я проверю свой график и сообщу тебе, когда буду свободен.

Она невольно улыбнулась: «Все тот же старина Тед. Если он не в Европе, в его ежедневнике нет ничего, кроме гольфа».

– Буду рад повидаться, – с чувством произнес он. – Привезу что-нибудь для Квентина.

– Просто приезжай, – ответила она, понимая в душе, что поступила правильно.

* * *

Через двадцать минут она свернула на Норвуд-роуд и проехала под балдахином из крон деревьев до конца аллеи. Было без нескольких минут час одного из тех невинных весенних дней, в которые ей казалось, что она наблюдает за рождением мира. Небо голубое, как яйца малиновки, с клумб улыбаются нарциссы, на деревьях щебечут птички. Несмотря на серьезную цель поездки, душа Ванессы пела.

Свернув на подъездную дорожку, она увидела на пороге Пола Деррика. В обычных джинсах и короткой куртке на змейке он был больше похож на Джеймса Дина, чем на Джона Эдгара Гувера[49]. Поздоровавшись, она ему об этом сказала.

– В костюме я чувствую себя обезьяной, – рассмеялся он.

– Что об этом думают в Бюро? – спросила она, открывая дверь.

– У нас толерантное общество, – ответил он. – Они терпят меня, я терплю их.

Она провела его через гостиную на террасу. Там она увидела Квентина и Ариадну, они драили яхту «Относительность». Ванесса улыбнулась. Менее чем за месяц австралийская девушка не только оживила мечты Квентина о плавании, но и убедила его, что уже этой весной он сможет выйти в море. И он словно преобразился. Если раньше терапия вызывала у него только глухую ненависть, то теперь он сам старался как можно скорее восстановить силы. Он разыскал на чердаке свою старую доску с образцами морских узлов и стал вязать булини и петли, тренируя мелкую моторику. Еще он без остановки играл на фортепиано. Бывало, что Ванесса сердилась на Ариадну за то, что она так близко сошлась с ним, но такие минуты не длились долго. Девушка была слишком милой, чтобы ей завидовать.

– Думаете, он готов к этому? – спросил Пол, стоявший рядом с ней.

Ванесса коротко вздохнула:

– Это была его идея. Я не могла сказать «нет».

Пол взглянул на часы:

– Нам скоро выезжать. Бен Хьюитт ждет нас в пять.

Ванесса кивнула и пошла по дорожке к реке.

– Вы плаваете? – спросила она Пола.

Он покачал головой:

– У моего деда был «Бейлайнер»[50]. Мы катались на выходных. А плавание под парусами мне всегда казалось слишком сложным делом.

Она усмехнулась:

– Значит, я не одна такая. На катерах меня меньше укачивает. – Она остановилась и помахала Квентину. – Нам пора. Нельзя опаздывать.

– Это я виновата, – сказала Ариадна. – Не проследила за временем. – Она отложила тряпку, которой натирала древесину, и вышла на причал.

– Привет, Пол, – сказал Квентин, вставая. – Вам разрешили… привезти записи?

Пол кивнул:

– Они со мной.

– Отлично, – ответил юноша. – Это Ариадна. Она едет с нами.

– Рад знакомству, – сказал Пол, приветствуя девушку, и повернулся к Ванессе. – Едем?

* * *

До военно-морской базы «Норфолк» они добрались за три с половиной часа. Впереди ехал Пол на своем «ауди», за ним Ванесса с Квентином и Ариадной. Идея Квентина вызывала у нее большие сомнения. Одно дело для него – отвечать на вопросы о перестрелке в стерильном окружении, совсем другое – вновь оказаться на месте преступления и слушать записи переговоров в надежде подстегнуть свою память. Она пыталась его отговорить, даже доктора Гринберга склоняла к тому, чтобы запретить это делать. Но нейрофизиолог не пошел у нее на поводу и сказал, что Квентин должен решить сам. Не нужно было ей рассказывать ему, что яхта «Возрождение» вернулась в Соединенные Штаты. Узнав об этом, он только о ней и думал.

Когда они остановились на КПП, в «ауди» Пола сели Бен Хьюитт и еще один человек, и охранник пропустил обе машины за ворота. Военно-морская база занимала огромный участок прибрежной территории и включала в себя аэропорт, морской порт и целый комплекс зданий размером с небольшой город. После еще нескольких минут езды они остановились перед рядом ангаров, недалеко от причала, у которого стояло шесть кораблей.

Ванесса увидела «Возрождение», стоящее на лафете между двумя ангарами. Подступ к нему был перекрыт цепью. От вида яхты у нее внутри все сжалось. Она посмотрела на Квентина и увидела мрачное выражение его лица. Ванесса даже представить не могла, какие мысли в эту минуту рождались у него в голове. На этой яхте он проплыл через полмира и стал свидетелем убийства отца. На этой яхте прошли и лучшие, и самые страшные дни его жизни.

Они вышли из внедорожника и вместе с Полом, Хьюиттом и третьим человеком – которого Хьюитт представил как Фреда Мэтисона из Службы криминальных расследований ВМС – подошли к двери в заборе. Мэтисон снял висячий замок и открыл дверь. Квентин приблизился к паруснику и провел ладонью по его борту. Глаза его были полузакрыты, взгляд не поддавался расшифровке.

Он подошел к лестнице, прислоненной к транцу.

– Мне будет… нужна помощь. Балансирую… еще не очень.

Пол шагнул вперед, чтобы поддержать его.

– Ты правда этого хочешь? – спросила Ванесса, ставя ногу на первую ступеньку.

Он кивнул:

– Это единственный способ… вспомнить.

Он неуверенно, осторожно поднялся по лестнице. Наверху перекинул ногу через борт, скользнул в кокпит и сел на скамеечку у левого борта. Пол забрался на яхту за ним, затем последовали Ванесса и Ариадна, а в конце Хьюитт и Мэтисон.

Ванесса минуту постояла у руля, осматривая крышу каюты, мачту и гик. «Будто корабль-призрак, – подумала она. – Весь добрый дух, который был в нем, исчез». Она села на скамейку у правого борта и отвернулась от слепящего дневного солнца.

И вдруг заговорил Квентин:

– Я помню, как сидел здесь с Афиарехом… До того как мы увидели первый военный корабль. Он учил меня… сомалийским словам. Мы видели птиц… фрегатов, пролетающих над нами. Гюрей хотел в них стрелять… но Афиарех не разрешил. Он говорил, что Гюрей испугался… потому что они были черными. Гюрей был суеверным.

Ванесса оказалась не готова к тому вихрю, который поднялся в ее душе после его слов. История эта подтвердила одно из ее предположений относительно пиратов – их склонность к беспричинному насилию – и в то же время опровергла ее мнение об Исмаиле. С тревогой на сердце она вдруг поняла, что видела в нем театрального злодея. Образ этот был вызван чувствами, а не основан на фактах.