– Отдыхай, Фейра. Набирайся сил, – сказал Ризанд.

Он превратился в живую тень и исчез, пройдя через щель между дверью и стеной.

Я драила пол в коридоре, стараясь не смотреть на левую руку. В темноте камеры татуировка казалось мне черной, на самом же деле она – темно-синяя. Тяжелым облаком она висела над всеми моими мыслями, которые и так не отличались радужностью. Подумать только, я продалась Ризанду. Я сжимала пальцы, лишь бы не видеть кошачьего глаза на ладони, и не могла отделаться от странного, безумного ощущения, что глаз наблюдает за мною.

Я в очередной раз погрузила щетку в ведро с водой. Поначалу, увидев то и другое, я решила, что краснокожие караульные заставят меня мыть камеру. Но меня вытолкали в коридор, а потом потащили в другой, выложенный белым мрамором. Скаля желтоватые зубы, караульные велели его отмыть.

– Если к ужину пол не будет сверкать, мы тебя привяжем к вертелу и покоптим на огне, – пригрозил один, щелкая зубами.

Караульные ушли. Я понятия не имела, далеко ли до ужина, и принялась отскребать пол. Где-то через полчаса у меня уже вовсю ломило спину. Вода в ведре с самого начала была грязноватой, а чем дольше я мыла пол, тем грязнее она становилась. Я пошла к караульным – попросить чистой воды, но дверь их помещения оказалась запертой. Помогать мне никто не собирался.

Мне нарочно дали невыполнимое задание, чтобы хорошенько помучить, а потом пытать над огнем. Вертел. Наверное, он и был причиной неумолчных криков, долетавших в камеру. Чем для меня могут кончиться несколько поворотов на вертеле? Превращением в кусок жареного человеческого мяса? Или сильными ожогами, что вынудят меня пойти на новый уговор с Ризандом? Бормоча ругательства, я приналегла на щетку. Ее грубые щетинки скрипели в попытке навести чистоту на мраморных плитах, но позади оставались коричневые разводы. Увидев их, я зарычала не хуже фэйри и окунула щетку в ведро. Мое усердие дало обратный результат: грязные водяные брызги заляпали то, что я успела вымыть.

Вскоре я убедилась, что уже не столько мою, сколько пачкаю пол. Коричневый налет становился все гуще. Тяжело дыша, я швырнула щетку на пол и спрятала лицо в мокрых ладонях. Но в следующий миг отдернула левую руку, осознав, что татуированный глаз прижат к моей щеке.

Я прекратила бессмысленную уборку и глубоко задышала, пытаясь успокоиться и придумать более разумный способ. А ведь такие способы наверняка существовали – из тех, что называют бабушкиными секретами. Вот только своих бабушек я никогда не видела. Неужели меня привяжут к вертелу и поджарят, как поросенка?

Подняв щетку, я снова принялась скрести пол, пока от боли и напряжения не задрожали руки. Казалось, кто-то нарочно добавляет грязи по всему полу. Когда меня сюда привели, пол был значительно чище, я же делала его только грязнее. Перед глазами встала жуткая картина: меня крутят на вертеле, а я кричу во все горло и умоляю пощадить. Потом вспомнились красные полосы на мертвом теле Клеры. От какого пыточного орудия они появились? Щетка выпала из трясущихся рук. Я одолела громадного червя, но мытье пола стало для меня невыполнимой задачей.

Неподалеку приоткрылась дверь. Я вскочила на ноги. Из двери высунулась рыжеволосая голова, и я облегченно вздохнула. Ласэн!

Но это оказался не Ласэн, а женщина, и без маски.

Она выглядела несколько старше Амаранты, однако ее белая, почти фарфоровая, кожа умело подцвечивалась румянами. Если меня не убедили рыжие волосы, то красно-коричневые глаза безошибочно подсказали, кто передо мною.

Я поклонилась жене верховного правителя Дома осени. В ответ она слегка кивнула. Наверное, по их меркам это уже считалось особой честью.

– За то, что ты назвала свое имя и спасла жизнь моему сыну, – сказала она.

Ее голос был приятным. Если у звуков есть вкус, этот напоминал вкус яблок, разогретых солнцем. Наверное, в день объявления Амарантой своей загадки мать Ласэна находилась в толпе придворных.

– Мой долг выплачен, – добавила она, махнув длинной, худощавой рукой в сторону ведра.

Прежде чем мать Ласэна закрыла дверь, я услышала потрескивание пламени в очаге. Из ее комнаты пахло жареными каштанами.

Я не сразу поняла, что мать Ласэна мне помогла. Равно как и не сразу осознала, что прячу левую руку за спиной.

Я склонилась над ведром и погрузила в него пальцы. С них мгновенно сошла вся грязь. Не веря глазам, я плеснула немного воды на пол. Коричневые разводы пропали. Мраморные плитки блестели чистотой.

* * *

К большому неудовольствию караульных, их невыполнимое задание я выполнила. Но на следующий день они, ехидно улыбаясь, втолкнули меня в громадное помещение. Несколько свечей едва разгоняли сумрак. Одну стену почти целиком занимал громадный очаг.

– Служанка просыпала чечевицу в золу, – сообщил караульный, обещавший поджарить меня на вертеле, и протянул мне деревянное ведерко. – Изволь отыскать все чечевичины и очисти их от золы. Если не управишься к возвращению жильца, он с тебя шкуру спустит.

Хлопнула дверь. Щелкнул замок. Я осталась одна.

Рыться в золе, вытаскивая чечевицу, – занятие дурацкое, тяжелое и…

Я подошла к холодному очагу и замерла.

Мне не справиться.

Я огляделась по сторонам. Окон в каменной комнате не было. Дополнительных дверей – тоже. В центре стояла огромная, аккуратно застеленная кровать. Простыни были шелковые и почему-то черные. Мебели – совсем немного. Я не увидела ни брошенной одежды, ни оставленных книг, не говоря уже об оружии. Такое ощущение, что хозяин комнаты вообще никогда не спал на этой кровати. Я опустилась на колени перед очагом и успокоила дыхание.

У меня всегда было острое зрение. Я напомнила себе, как высматривала кроликов, прячущихся в подлеске. И не только кроликов. Неужели так уж сложно найти рассыпанную в золе чечевицу? Вздыхая, я подползла к очагу и принялась за работу.

* * *

Самоуверенность опять меня подвела.

Прошло два часа. Я это знала, поскольку на мраморной полке тикали бронзовые часы. Зола разъедала глаза. Всякий раз, когда я решала, что прочесала топку очага вдоль и поперек, собрав все чечевичины, из золы обязательно выглядывало еще несколько штук. Я возобновляла поиски, удивляясь, сколько чечевичин пропустила. Караульные не сказали, когда именно вернется хозяин комнаты, поэтому каждая минута могла оказаться для меня последней. Всякий раз при звуке шагов в коридоре я хваталась за железную кочергу, прислоненную к стене. Амаранта ничего не говорила о том, что мне нельзя защищаться. Если я и погибну, то не как жертвенная овца.

Я продолжала копаться в золе. У меня давно почернели руки, а одежда покрылась слоем сажи. Кажется, я вытащила всю чечевицу. Не могла же она появляться из ниоткуда!

Щелкнул замок. Я вскочила на ноги, схватила кочергу и спрятала ее за спиной.