– А может, соседка обозналась?

– Она убедила меня, что ошибка исключается.

– Значит, на археолога напал Габров! Ему было известно, что тот выйдет из квартиры ровно в семь вечера, – и он подстерег его, чтобы завладеть тетрадью. Потом спрятался во дворе и через полчаса, как ни в чем не бывало, появился в своей квартире.

– А зачем ему потребовалась тетрадь?

– Вероятно, он был уверен, что в ней находятся записи с расшифровкой текстов о тайниках. Он же, Габров, выкрал и те, первые записи, которые Малов сделал еще студентом.

Мои доводы не убедили Марка:

– Неправдоподобная ситуация. В жизни, как правило, даже самые странные события объясняются вполне обыденными причинами. С содержанием тетради Габров мог ознакомиться и без нападения в подъезде. Это во-первых. А во-вторых, ты же сам говорил, что видел в той тетради изображение женщины с ребенком. Этот рисунок явно не имеет никакого отношения к сокровищам, о которых рассказано на медных свитках.

Я и сам понимал, что построенная мною версия похожа на карточный домик: дунь посильнее – и рассыплется. Однако все равно не мог избавиться от ощущения, что Габров каким-то образом причастен к истории с исчезновением студенческих записок Малова – уж слишком усердствовал он, пытаясь доказать, что кражи не было, что Малов просто потерял их. Он и жену довел до слез из-за того, что она рассказала нам тот случай, – все больше убеждался я.

– Есть еще одно обстоятельство, разрушающее твою версию, – не стал бы Габров из-за сокровищ, которые находятся за тысячи километров, совершать такие необдуманные поступки, – продолжал Марк. – Как говорится: за морем телушка – полушка, да рубль перевоз. В придачу само существование этих сокровищ тоже под вопросом. Уж лучше иконы коллекционировать – более надежный источник дохода.

– А разве у Габрова ценная коллекция? – удивился я. – Мне там только одна икона показалась стоящей – самая большая, с Богоматерью и Младенцем.

– Она у него вроде бы только для того и висит, чтобы обратить на себя внимание неопытных грабителей, которых можно сусальным золотом обмануть. А подлинная ценность – эти неказистые черные доски по сторонам. За них Габрову могут дать не одну тысячу долларов…

Я еще раз подумал, что мои подозрения в отношении Габрова не беспочвенны – надо иметь очень изворотливый и хитрый ум, чтобы повесить икону с изображением Богоматери и Младенца только для отвода глаз.

Когда машина тронулась с места, я вспомнил, как после окончания экскурсии Малов подошел к Степану Степановичу – сотруднику Оружейной палаты, и о чем-то заговорил с ним. Рассказал об этом Марку. Он, выслушав меня, остановил «москвич» возле первой же телефонной будки. Включив в салоне свет, вынул из кармана записную книжку и, перелистывая ее, проронил:

– Жаль, поздно в гости напрашиваться – скоро уже одиннадцать…

Но когда Степан Степанович услышал от Марка, чем вызван этот поздний звонок, то сразу же пригласил нас к себе.

Через полчаса мы появились в однокомнатной квартире Степана Степановича в Монетчиковом переулке. Из прихожей, на стенах которой была нарисована грубая кирпичная кладка, он провел нас на кухню.

– Извините, жена с дочкой уже спят, так что поговорим здесь. Чувствую, дело у вас серьезное, не терпит отлагательства.

– Вы правы, Степан Степанович, – усаживаясь за маленький кухонный столик, озабоченно промолвил Марк. – Дело серьезное и не совсем обычное.

– Многообещающее вступление, – довольным тоном произнес хозяин. – В таком случае не помешает выпить по чашке кофе. Пока я готовлю его, выкладывайте, что случилось…

Марк посмотрел на меня:

– Может, ты начнешь?..

Когда я рассказал о замеченной мною слежке, Степан Степанович от удивления даже присвистнул:

– Вот так история! А я ничего и не заметил.

– После экскурсии к вам подходил человек с тетрадью. Помните такого?

– Как не помнить! Он задал мне несколько весьма любопытных вопросов, которые заставили меня кое о чем задуматься.

– Чем же он интересовался?

– Весь наш разговор с ним крутился вокруг золотого блюда византийской работы, на котором, судя по всему, в Сибири, было выцарапано еще одно изображение – женщина с ребенком на коленях.

Я сообщил Степану Степановичу, что это же изображение, только более совершенное, было нарисовано и в тетради в парусиновой обложке.

– Так-так. Теперь кое-что проясняется, – выслушав меня, протянул хозяин.

– Что именно?

– Почему тот человек интересовался именно этим блюдом. Но возникает другой вопрос – как рисунок оказался в тетради? Может, кто-то раньше срисовал его с блюда, когда был в Оружейной палате?

– Мне подумалось, что рисунок сделан с какой-то скульптуры.

– Ах, вон как! Тогда другое дело…

По лицу хозяина было видно, что мое последнее замечание произвело на него сильное впечатление, о причине которого мне оставалось только гадать. Чтобы получить сведения, которые, возможно, помогут нам разгадать тайну тетради в парусиновой обложке, я спросил его, как византийское блюдо попало в Оружейную палату.

– Я уже сегодня говорил, что у нас в музее имеется целое собрание работ византийских мастеров, – с удовольствием, попав в свою стихию, начал отвечать на мой вопрос Степан Степанович. – Самый древний экспонат этой коллекции, относящийся примерно к пятому столетию, – серебряный кувшин из клада, найденного в 1918 году на берегу речки Суджи в Курской губернии. Он был изготовлен в придворной мастерской византийских императоров. У нас же хранится уникальная резная икона византийской работы, изображающая Дмитрия Солунского и подаренная, по преданию, Дмитрию Донскому в честь победы на Куликовом поле. Повторяю: список экспонатов византийского происхождения, хранящихся в Оружейной палате, весьма внушителен, но блюдо, которым заинтересовался мужчина с тетрадью, – нечто особенное. Даже если не принимать во внимание имеющийся на нем рисунок, – добавил Степан Степанович.

– В чем же вы видите его особенность? Блюда, на которых подавали кушания, были непременной принадлежностью царского стола, потому в вашей коллекции их так и много. Взять, к примеру, блюдо, подаренное Грозным своей жене – кабардинской княжне Марии Темрюковне.

– Странно.

Я посмотрел на Степана Степановича с недоумением.

– Что странно?

– Вы задали тот же самый вопрос и привели тот же самый пример, что и мужчина с тетрадью.

Я не нашел в этом совпадении ничего необычного – оно лишний раз убедило меня, что все, связанное с Иваном Грозным, вызывало у Малова повышенный интерес. И Марию Темрюковну он вспомнил не случайно, а умышленно, чтобы направить разговор со Степаном Степановичем именно в то русло, которое больше всего устраивало его.

Между тем Степан Степанович продолжил свой рассказ: