— Подожди.

Он перегнулся через стол. Голос был тихий. Глумливый, как крик чайки.

— Ты знаешь, что я трахаю ее, Хьелль? — Он облизал верхнюю губу. — Ты знаешь, что я трахаю ее? Я трахаю ее снова и снова, пока она не начнет стонать… Умоляя меня остановиться… — Он подался вперед. Глаза его были выпучены. — Знаешь, что я делаю тогда, Хьелль? Я обещаю ей, клянусь честью, что, если она не даст мне трахнуть ее еще раз, обо всем узнает Хьелль. Тогда Хьелль узнает, что его дочь — блудница, — он замычал как теленок и обслюнявленным пальцем пригладил челку набок.

— И мы трахаемся еще раз.

Рукоятка пистолета немца угодила Клепсланну прямо по правому уху. Удар был таким сильным, что верхняя часть ушной раковины отвалилась от головы и повисла, как ухо лабрадора. Кровь залила лицо и поверхность стола. Но удар не остановил Клепсланна. Он бросился через стол и схватил Элиаса за горло. Поднял его на полметра от пола и бросил на рабочий стол, чтобы прикончить.

Стороживший Кольбейна солдат уперся прикладом винтовки в свое плечо. Пуля попала нацисту в левый локоть, пройдя всего в нескольких сантиметрах от лица Элиаса. Разорвав руку надвое, она вошла дальше в предплечье, раздробила кость и превратила обе конечности Клепсланна в пару болтающихся щупалец. Но его напряженные, как скрипичные струны, пальцы продолжали при этом сжимать горло ученого. Под фырканье полузадушенного Элиаса один из немцев с трудом оттащил Клепсланна от профессора. Клепсланн был почти без сознания от боли.

Только когда Хьелль Клепсланн уже лежал, крепко привязанный к столу, Кольбейн увидел, что карандаш Элиаса был воткнут тому в грудь, и никто не собирался его вынимать. Клепсланн моргал и всхрюкивал. Дышал быстро и сбивчиво. Элиас наклонился над ним.

— Теперь мы квиты, Клепсланн? — проклокотал он. — Ты останешься в живых ради Карен. Это подарок от меня. Тестю. — Элиас отвернулся и тяжело откашлялся, прежде чем повернуться обратно. — Несмотря ни на что мы поженимся. И заведем детей.

Раненый никак не отреагировал на эти слова. Вместо этого он только харкнул и еле слышно зашептал. Элиас склонил ухо к окровавленной голове, и голос Клепсланна вдруг зазвучал отчетливее.

— Карен в безопасности. Она никогда не станет твоей.

Элиас на мгновение замер. Затем выпрямился. Сделал шаг назад и сказал равнодушно:

— Смотри сюда.

Профессор сел на корточки и открыл шкаф под столешницей. Когда он поднялся, в руке у него была серебряная колба размером с указательный палец. Он протянул ее стоявшему рядом с ним солдату. Затем Бринк открыл ящик и достал стеклянную пипетку. Жидкость была похожа на воду. Элиас наклонился к голове Клепсланна. Большим пальцем он оттянул нижнее веко правого глаза и опустошил пипетку.

Поначалу было трудно заметить какой-нибудь эффект. Было видно лишь блестящую влажную струйку, бегущую к отсеченному уху. Обычная слеза. Но потом Хьелль Клепсланн заморгал. Быстро и бесконтрольно. Дыхание стало учащенным и прерывистым. Мышцы разбухли, а связывавшие тело веревки натянулись, пока не затрещали. Напрягшись что было сил, Клепсланн попытался подняться, толкаясь плечами и пятками. Он выгнулся дугой, а затем его тело снова ослабло, и он выгнулся снова. Связанный свернулся клубком. Его дыхание перешло в фырканье. Живот вздулся, в кишках взревело, и комната наполнилась зловонием вырвавшейся наружу поносной жижи. Длинное тело снова согнулось, искромсанные руки сильно, ритмично стали биться о стальной стол, а из гортани вырвались писклявые, отчаянные звуки. Тело ослабло. В горле глухо заклокотало. Голова съехала набок, и густая темная кровь потоком потекла изо рта.

Все заняло не больше двух минут. Глаза мертвеца уставились на Кольбейна и стороживших его солдат. Правое ухо было коричнево-красным из-за лопнувших сосудов. Левое раздулось и походило на камбалу.

Предсмертная агония закончилась. Даже Элиаса это зрелище поразило, и он наморщил лоб.

Солдат, державший Кольбейна, ослабил хватку. Человек с винтовкой не отрывал взгляда от мертвого тела, а немец с серебряной колбой в руке застыл, прикрыв рукой рот. Его светлое юное лицо приобрело пепельно-серый оттенок.

Следующим на столе должен был оказаться Кольбейн. Он понял это. Его будут пытать как Клепсланна. Пытками из него буду вытягивать, куда он собрался и кто ему помог. Элиас не проявил бы милосердия.

За все эти годы Кольбейн уже почти смирился с потерей дочери. Он редко вспоминал об этой утрате. Она была такой маленькой, когда Эльза отдала ее. Хотя то, что малышка находится в пансионате, и заставляло его страдать всю жизнь, знать о том, что она жива и о ней заботятся, было для него константой, чем-то неизменным. А теперь она умерла. Его маленькая доченька зарыта в темную землю, а на могильном камне даже не нацарапано ее имя. Все в нем перевернулось в один момент. Всей тяжестью на него навалилась тоска. Можно было просто умереть. Но не от его руки. Он забрал у него все. Неужели Элиас Бринк напоследок заберет у него и жизнь? Нет. Этого он не сделает.

Он бросился вперед, собираясь проползти между ног остолбеневшего немца с колбой в руках.

— Остановите его, — взревел Элиас по-немецки, пока Кольбейн полз вперед. Солдат, оказавшийся между ним и немцем с винтовкой, попытался пнуть Кольбейна по лодыжкам, но поскользнулся на разлитом бензине и бумаге и со всей силы грохнулся на пол. Вон там, прямо около сейфа, лежали гранаты. Кольбейн схватил одну из них, вытянул чеку и бросил назад. Вторую гранату он взял в руку, на четвереньках пополз по направлению к Элиасу под стол, чтобы укрыться за сейфом.

— Граната! — закричал один из немцев. — Scheiße[85], — завопил другой. Солдаты кинулись по скользкому полу к двери. Кольбейн вытащил чеку второй гранаты и бросил ее к выходу. Лежавший на полу немец взревел. Граната приземлилась где-то между его ног. — Nein, nein, nein![86]

Взрыв. Длинный стальной стол сорвало с винтов. Кольбейн услышал тяжелый шлепок, когда тело Хьелля Клепсланна рухнуло на пол. Стекла задребезжали. Бумаги, инструменты, книги и мебель разбросало по сторонам. Кольбейн съежился под смертельным дождем. Но стальной сейф принял удар на себя, и попадавшие в Кольбейна предметы уже рикошетили от потолка, утратив разрушительную силу. Немец на полу перестал кричать. Снова громыхнуло. На этот раз шум и сила взрыва показались еще больше, и единственное, что различил Кольбейн, — высокий поющий звук. И кипящая волна опустилась на него. Он встал на колени. Ад. Стена с входной дверью обрушилась, и куски крыши заблокировали выход. От взрыва загорелся бензин. Вся стена пылала. Пол лизали языки пламени. Дерево потрескивало, и валил густой темный дым. Людей не было видно. Нужно было найти другой выход. Прямо перед ним лежало мертвое тело Клепсланна. Веревки, которыми он был привязан к столу, лопнули от взрыва. Труп упал на живот. Словно голые ветки, осколки вонзились в изувеченное тело. В самоотверженной попытке не повредить тело еще больше, Кольбейн осторожно перелез через него. Вонь поноса была такой сильной, что из глаз хлынули слезы. Кольбейн прочистил рот и горло от скопившейся слизи. На ладонях и коленях дополз до края стола. Отсюда до дальней стены было два метра, а дальше можно было выскочить в окно. Рядом вовсю пылал шкаф Элиаса для хранения архива, источая пары пузырящегося лака. Уже горела стена. Кольбейн поднялся, сделал шаг назад, вытер глаза и припустил. Сейчас или никогда.