Утверждалось, что культ Ришара Понтуазского был популярен в Париже из‐за широко распространенной враждебности по отношению к евреям, но подтверждений того, что почитание Ришара привлекало широкие слои населения, мало. Ришар не упоминается в парижских литургических календарях, нет и сведений о существовании его изображений, сделанных в ту эпоху. Его гробница не отмечена ни на одном плане церкви[939]. К XV веку культ мученика XII века слился с культом святых младенцев, который, в свою очередь, получил новый импульс к развитию благодаря ранним гуманистам и покровительству Людовика XI[940]. Представляется, однако, что в конце XII века культ Ришара испытал краткий расцвет, и распространяли его власти ради своих политических целей, а не потому, что этого требовал народ. Как только монарх потерял к нему интерес, почитание Ришара перестало волновать народное воображение. Один из Капетингов сделал ценный вклад в память Ришара. Вероятно, серебряный реликварий, в котором хранились частицы его черепа, был даром короля Филиппа, а не его потомков в XV веке: вполне возможно, что к тому времени этот реликварий был уже утерян[941].

Подобно тому, как Филипп поддерживал культ св. Ришара, столетие спустя Эдуард I будет оказывать поддержку культу маленького св. Хью Линкольнского. Изгнав евреев из своего королевства в 1290 году, Эдуард, как и Филипп до него, прилагал все усилия, чтобы задокументировать предполагаемое преступение евреев и утвердить образ короля как рьяного защитника христиан[942]. Филипп, как и Эдуард после него, содействовал почитанию Ришара, построил гробницу и разрешил перенести туда останки предполагаемой жертвы ритуального убийства сразу после изгнания евреев из королевских земель[943]. Как и культ Хью Линкольнского в начале своего существования, культ Ришара Понтуазского, что бы он собой ни представлял, был обязан своим возникновением монарху и использовался исключительно в политических целях.

В Париже XII века было много лиц, обладавших властью и авторитетом, но мало кто мог сравниться с епископом Парижским, который контролировал обширные участки земли в culture l’ évêque и в районе, именуемом villa episcopi. Другие феодальные сеньоры также владели землями и располагали большой властью в городе, а у многих монастырей и церквей имелись свои привилегии и права на землю, людей и налоги. Например, дед Филиппа, Людовик VI, отказался от своих прав на парижских евреев в пользу аббата Сен-Дени[944]. Апеллируя к Ришару Понтуазскому и взяв на себя роль защитника города, Филипп упорядочил и формализовал свои права и власть. В качестве монарха-покровителя юного святого Филипп узаконил свое господство над Парижем. Превратив изгнание евреев в религиозный вопрос (как это сделал и аббат Бери), он ограничил секулярные прерогативы епископа и подорвал притязания церкви на парижские земли. Одновременно король усилил и укрепил духовную власть епископа, учредив приход les Innocents, первый из нескольких основанных Филиппом. Эти новые отношения между епископом и королем позже будут подтверждены особой хартией[945].

Действия Филиппа помогли ему разорвать паутину противоречивых притязаний на власть в Париже, особенно со стороны графа Меланского и епископа Парижского. Король обеспечил себе поддержку епископа, передав ему один из самых лакомых кусков парижской земли, то место на окраине villa episcopi, где стояла старинная еврейская синагога. К тому времени, когда Филипп конфисковал ее и позволил епископу Морису де Сюлли превратить ее в церковь la Madeleine, она уже более шестисот лет была еврейским храмом. La Madeleine быстро стала одной из главных церквей города – ей покровительствовал сам король.