Поддержку христианских купцов, торговцев и ремесленников монарху обеспечили щедрые дары из конфискованного у евреев имущества. Не исключено, что такие подарки получили и обратившиеся в христианство евреи, после изгнания 1182 года продолжившие заниматься теми же ремеслами, что и раньше. Но какая-то часть собственности отошла христианам, бывшим, возможно, коллегами или конкурентами изгнанных. Король отдал восемнадцать домов скорнякам или меховщикам (pelletiers) за арендную плату в семьдесят три ливра, а двадцать четыре дома – обойщикам за арендную плату в сто ливров[946]. Часть территории превратилась в квартал мясников; другая – в квартал пекарей (pannificorum)[947]. Четыре акра виноградников, принадлежавших еврею Аврааму, король сдал ювелиру за арендную плату в тридцать су. Видимо, евреи также работали в тех сферах, которые стали именоваться fripperie и tacherie – изготовление застежек для одежды; это ремесло было тесно связано с ювелирным искусством, и, когда они покинули свои дома, им пришлось его бросить[948]. В 1217 году Филипп передал один из рынков, когда-то принадлежавший евреям, своему управляющему (échanson) Рено л’Аршеру за арендную плату всего в двенадцать денье; там торговали только пшеницей из Боса (halle au blé)[949].

Такое разнообразие мест и их последующих названий свидетельствует о том, что в XII веке парижские евреи занимались широким спектром важных для города дел – производством и торговлей шерстью и тканями, кожей, предметами интерьера, одеждой, зерном, вином и различными продуктами питания. Разумеется, наибольшее внимание привлекал обмен денег, который они производили на Большом мосту под бдительным надзором королевских властей, но это была только часть их деятельности[950]. Восхваляя изгнание евреев, Ригор заявляет, что им принадлежало полгорода[951]. Эти слова говорят нам о том, какое значение для той эпохи имели их имущественные притязания, и хотя сегодня утверждение хрониста считается преувеличением, от него не стоит пренебрежительно отмахиваться. До нас практически ничего не дошло от огромного массива записей о передаче христианам принадлежавших евреям строений.

Когда в 1198 году им позволили вернуться в Париж, евреи обосновались главным образом на левом берегу и создали новые поселения или расширили старые в более бедных районах и непривлекательных кварталах[952]. Они ограничивались в основном обменом денег, уже не занимаясь, как раньше, различными ремеслами, и с этих пор перестали быть составной частью экономически диверсифицированного сообщества.

Последствия королевского указа ощущались далеко за пределами столицы. Повсюду в своих владениях Филипп покупал верность подданных отобранным у евреев имуществом и возвращением должникам отнятых у изгнанных заимодавцев долговых обязательств. Конфискованные синагоги переосвящали или сносили, а на их месте строили церкви не только в Париже, но и в Бурже, Орлеане, Этампе, Мелюне и Корбейле. Подобные вещи делались с прямого одобрения архиепископа и папы, утверждавших, что это стало возможным благодаря «божественному вмешательству»[953].

Сегодня историки предпочитают изучать в основном произведенную королем конфискацию еврейских культовых сооружений и денег. Пытаясь объяснить не имевшее прецедентов изгнание евреев, захват их имущества и конфискацию у них долговых обязательств, исследователи подчеркивают скромную географическую протяженность королевских владений (куда меньше, чем сегодняшняя Франция) и суровую набожность Филиппа. В действиях монарха они видят краткосрочное решение тяжких денежных проблем, основанное прежде всего на религиозных мотивах. Но король также конфисковал много зданий, имевших сугубо светское назначение, и раздал их придворным и чиновникам ради политической выгоды. Филипп нашел дешевый и легкий способ проявить щедрость за чужой счет, особенно там, где он мог рассчитывать на дополнительную поддержку, например в Шато-Ландоне, колыбели Анжуйской династии и столице региона Гатине. При Филиппе II Августе Гуго, аббат Шато-Ландона, смог завершить крупное строительство: он расширил королевское аббатство Сен-Северен (недавно восстановленное), и при этом ему уже не надо было возвращать взятые у евреев ссуды. Ему пришлось всего лишь признать за собой долг короне в двадцать процентов от двухсот двадцати пяти фунтов, которые он взял у евреев; монарх заявил, что это было необходимо для защиты королевства. «Денежное крыльцо» в бывшем еврейском квартале недалеко от старого рынка, где заключались ссудные договоры, сохранилось и сегодня. В столице Берри первый маршал Франции Матье Буржский, один из виднейших чиновников королевства, получил имущество еврея Исаака из Юради, уплатив за него семь фунтов. Это первый документ, относящийся к важной должности маршала, и в нем говорится, что Матье получил престижный особняк в центре города[954].

Филипп раздавал отобранное у евреев своим придворным – маршалу, управляющему, советникам из числа клириков, – привязывая их к себе и вознаграждая их преданность (что отличало их от старинной аристократии, богатой и склонной к перманентному недовольству). Подобно Генриху VIII Английскому, упразднившему монастыри в XVI веке, он также сыграл активную роль в перераспределении земельных владений. Подчеркивая злокозненность евреев, король добился публичного одобрения от папы, архиепископа и хрониста.