«В чем дело? — с легким поклоном спросил я. — Что-то случилось?»

Она была почти ребенком, но под легкой розовой туникой из хлопка явственно обозначалась пышная грудь. Убранные назад светлые курчавые волосы держал большой розовый бант.

«Какие у вас прекрасные волосы», — сказала она, мечтательно глядя на меня.

«При таком ветре от них одни неприятности», — со смехом ответил я.

«Мне тоже так показалось, — улыбнулась она. — Когда я вас увидела, вы выглядели таким счастливым, только волосы били вас по лицу. Разрешите подарить вам вот это…»

Она искренне рассмеялась и сняла с шеи длинную золотую цепочку.

«Но мне нечем тебя отблагодарить», — посетовал я.

«Достаточно вашей улыбки, — ответила она и, стремительным жестом собрав на затылке мои волосы, обернула их цепочкой. — Ну вот, теперь вам будет не так жарко и вы почувствуете себя лучше».

Она стояла передо мной, подпрыгивая от удовольствия. Коротенькая туника едва прикрывала трусики, на голых ногах были только сандалии с пряжкой.

«Спасибо, — с глубоким поклоном произнес я. — Огромное спасибо. Если бы я мог дать тебе что-нибудь… Не знаю, где…» — Я запнулся, чувствуя неловкость и не представляя, что и где взять для нее, разве только украсть.

И тут взгляд мой упал на зажатый в руке шарф.

«О, я могу дать тебе вот это…»

«Мне ничего не нужно, — остановила она меня и маленькой ручкой коснулась моей ладони. — Просто улыбнитесь еще раз».

Я повиновался, и она ахнула от удовольствия.

«Пусть все в твоей жизни будет хорошо, — с чувством сказал я. — Можно поцеловать тебя?»

Она поднялась на цыпочки, обхватила меня руками за шею и подарила сладкий поцелуй, заставивший напрячься и задрожать каждую клеточку тела. Я был не в силах оторваться от нее, чувствуя, что готов стать ее верным рабом. И все это происходило на ярко освещенной, обдуваемой легким бризом улице, на глазах у прохожих.

И тут что-то отвлекло меня. Зов Рашели. Она была совсем рядом. Она плакала.

«Мне пора, малышка, — сказал я. — Ты восхитительно мила».

Я поцеловал ее на прощание и поспешил дальше, стараясь идти человеческой походкой и не выпуская из виду стоявший на вершине холма дом Рашели.

Меньше чем через пять минут я добрался до дома. Поцелуй девочки подействовал на меня опьяняюще, как бокал вина на обычного человека. Душа моя ликовала. Я был так счастлив вновь ощутить себя живым, что простил бы любого, когда-либо причинившего мне зло. Но это состояние длилось недолго, вновь уступив место прочно и навсегда поселившейся во мне ненависти.

«Ах, если доброта этих людей поможет мне избавиться от нее», — подумал я.

По мере приближения к террасам сада я все отчетливее сознавал грандиозность открывшегося передо мной здания. Быстро перескочив через забор, я помчался по аллее к парадному входу, даже не задумываясь, что проник на территорию в обход охраны у ворот.

У дверей дома стоял огромный белый лимузин, из которого как раз выходила Рашель под руку с преданным Риччи. Шофер явно волновался, однако не произносил ни слова. Репортеров поблизости не было — Рашель встречали только слуги в белой униформе. Ветерок колыхал лиловые кувшинки.

Я обернулся и еще раз взглянул на море, в водах которого испокон веков отражались белоснежные облака. Мне казалось, я попал в рай. Позади дома сверкала гладь ярко освещенного фонарями бассейна.

Мне нравился этот мир.

Подходя к ней, я едва не пел от счастья.

«Посмотри, Рашель, — сказал я, — нас окружает вода, а небо высокое и ясное, по нему плывут удивительные облака, то и дело меняющие очертания. Они такие светлые, будто там, наверху, до сих пор продолжается день».

Она молчала, напряженно глядя на меня.

Я вложил ей в руки шарф, обернув вокруг запястий.

«Вот, я принес тебе шарф. Он лежал на ее кровати».

Рашель покачала головой и хотела что-то сказать, но не смогла. Потрясенные до глубины души, они с Риччи молча смотрели на меня.

«Я ни разу в жизни не падала в обморок, — наконец заговорила Рашель, — но сейчас, кажется, готова впервые это сделать».

«Нет-нет, не надо, это всего лишь я, — поспешил я успокоить обоих. — Я вернулся. Я видел Грегори и знаю, чем он занят. Я принес шарф. Но если ты все же хочешь упасть в обморок, что ж, давай, я подхвачу тебя и внесу в дом на руках».

Широкие стеклянные двери распахнулись. Слуги забрали ее кожаную сумку и еще какой-то чемодан, который я раньше не видел. Риччи посмотрел на меня и покачал головой. Его морщинистое лицо было сердитым.

Рашель подошла ко мне.

«Теперь ты убедилась, что я говорил правду?» — спросил я.

«Правду?» — смертельно побледнев, переспросила она.

«Давайте войдем в дом», — вмешался Риччи.

Подхватив Рашель на руки, он направился к лифту. Несмотря на преклонный возраст, он нес Рашель легко, без усилия.

«Пусти меня», — потребовал я, когда двери лифта начали закрываться перед моим носом.

Но Риччи, сердито сдвинув брови, мрачно посмотрел на меня и резко нажал на кнопку.

Я хмыкнул.

«Ладно, поступай как знаешь».

Взлетев по лестнице, я встретил их наверху. Бежать по ступенькам было даже приятно: это напомнило мне о состязаниях, в которых я участвовал в юности.

Риччи по-прежнему держал Рашель на руках. Ошеломленный моим появлением, он еще больше помрачнел, бросился к двери ее квартиры и вставил ключ в замок. Слуги внесли багаж.

«Поставь меня на пол, Риччи, — попросила она. — Я уже пришла в себя. Подожди внизу. И пусть остальные тоже уйдут»

«Рашель…» — укоризненно начал Риччи.

Преданный всей душой, шофер явно переживал. Заскорузлые пальцы старика сжались в кулаки — он готовился драться.

«Почему ты боишься меня? — спросил я. — Неужели ты думаешь, я ее обижу?»

«Я вообще ничего не думаю, — резко ответил старик. — Я не знаю, что думать».

Рашель втащила меня в квартиру и обернулась.

«Оставьте нас, — велела она. — Уходите. Все».

Я увидел терявшуюся в сумерках анфиладу прекрасных комнат. Одни были обращены окнами к морю, другие смотрели в сад, вид которого воскресил в моей памяти внутренний дворик родительского дома и атриум в прибрежном греческом городе, где я чувствовал себя сначала грустным и подавленным, а потом обрел счастье. У меня закружилась голова.

Нет слов, чтобы описать прелесть этой теплой квартиры, за окнами которой мерцали небеса. Отчего-то мне пришел на память Зурван — не его речи, а чувства, переполнявшие меня рядом с ним. Охватившая меня любовь очистила душу, и мне стало вдруг легко и спокойно. Я понял, что существует мир, в котором царствует только любовь. На меня словно снизошла благодать, и я прогнал от себя воспоминания.