— Весьма благоразумно, — сказал Борис с одобрением. — Ты бережешь свое семя и держишь его подальше от двора. Я и сам склонен к подобным уловкам. — Он взглянул Анастасию прямо в глаза. — Итак, если с твоей помощью твой двоюродный брат сделается царем, то ты станешь его правой рукой и первым после него лицом в государстве. Это само по себе лестно, однако более заманчивы обретаемые перспективы. Не для тебя — для твоих сыновей, но ведь ради них можно бы и забыть о личных амбициях, правда? — Голос Годунова сделался чуть ли не задушевным, а улыбка лучилась искренним дружелюбием. — Так, Анастасий Сергеевич, да? Таковы твои скрытые помыслы? Пусть себе Василий Андреевич правит, только бы власть впоследствии перешла к одному из твоих сыновей. Это, если задуматься, не столь уж невероятно. Ведь у Василия наследников по мужской линии нет — одни девочки, и это тоже вселяет надежду. Вдруг да удастся какую просватать?

— Это просто смешно! — вскидываясь, возразил Анастасий, но запальчивость его тона говорила обратное. Да и пот, проступивший на лице, нельзя было целиком отнести на счет зноя.

Борис внимательно посмотрел на Шуйского.

— Мне любопытно было бы знать, сколько во всех этих мечтаниях от тебя, и сколько — от твоего себялюбивого и хитрого родича?

— Что сие значит? — резко спросил Анастасий.

— Сие — намек на то, что, возможно, ты пешка в руках более сильного игрока, — с еще большей резкостью ответил Борис и прибавил: — Разменная пешка. Может статься, Василий Андреевич сам внушил тебе эти надежды. Чтобы тебя подхлестнуть, а за твоей спиной уже обещал своих дочерей сынам Никиты Романова. Подумай-ка, не рискуешь ли ты собой во вред своим детям, а не во благо. — Он испытал удовлетворение, заметив смятение на лице Анастасия. — С какой стати будет Василий родниться с тобой, когда ты и так в его воле?

— Василий Андреевич блюдет интересы семьи, — возразил с судорожным смешком Анастасий. — Он не порадеет Романову, когда рядом Шуйский.

— Возможно, и нет. — Борис покладисто закивал. — Но вдруг на тебя уже смотрят как на козла отпущения? — Он указал на бумаги. — Почитай их сам, если хочешь, и найдешь немало свидетельств тому. Василий Андреевич все словно бы в стороне, а ты вроде главный зачинщик. — Он подался вперед. — Если митрополит не заступится за тебя, участь твоя будет весьма незавидной.

— Тебе не терпится сыскать виноватого, Борис Федорович, — сказал, насупившись, Анастасий. — Но среди нас тебе его не сыскать. Шуйские стоят друг за друга.

— Я думаю, раз уж Шуйские изменили присяге, то каждый из них способен предать не только царя, — веско произнес Борис. — И ты, Анастасий Сергеевич, вовсе не исключение. Но если ты в упорстве своем вознамеришься ответить за вины князя Василия, то окажешься не только дурнем, но и дважды предателем, ибо предашь и себя.

— Дважды ли, трижды ли — все едино, — махнул рукой Анастасий. — Только я никак не пойму, почему меня понуждают свидетельствовать против моей же семьи? — Он пренебрежительно дернул плечом. — Я, конечно, не лишен честолюбия и предпочел бы видеть на троне кого-то из Шуйских, но князь Василий мне ни в чем не указ.

— Что ж, — вздохнул Годунов. — Тебя, видно, не своротишь. Стой на своем, коли охота, но знай: Церковь проклянет тебя за злокозненные деяния.

Анастасий потеребил пальцами бороду.

— С чего это вдруг? — спросил он язвительно. — Разве я слуга сатаны?

— Нет, но ты умышляешь против того, кто правит нами по воле Господней, — с безмятежным спокойствием сказал Борис, — и будешь отвечать за то перед судом. Но ответит ли кто-нибудь вместе с тобой, чтобы избавить тебя от жуткой, мучительной смерти?

Анастасий внезапно расхохотался.

— А вот и ловушка, Борис Федорович! Но не надейся, ты меня не поймаешь. — Он отступил на шаг от стола и картинно выставил вперед ногу. — Коли придется, отвечать я буду один. И без проволочек признаю все свои вины. Да, скажу, я умышлял против царя Федора, и, более того, именно я свел с ума царя Ивана.

— В этом виновна его болезнь, — заметил Борис.

— Кто знает? — возразил Анастасий, явно начинавший получать удовольствие от разговора. — Я признаю, что всеми способами усугублял эту болезнь и вызвал хвостатую звезду, дабы нагнать на него страху. А потом подговорил лопарских шаманов предсказать именно тот день, когда я замыслил его убить, чтобы отвести от себя подозрения. — Он возбужденно потер руки. — И тогда посмотрим, что скажут бояре. Им любо казнить того, кто молчит или отпирается, а тут — поди-ка попробуй! Они меня и в тюрьму-то посадить не решатся — из опаски, что князь Василий сделается царем. Они ведь весьма осторожны. — На лице его засияла ангельская улыбка. — Знаешь, что они сделают? Сошлют меня в какой-нибудь монастырь в надежде, что Господь возвратит мне разум. А монастырские стены хоть и крепки, да не настолько, чтобы не выпустить в мир блаженного человека. Смиренного, раскаявшегося, бубнящего себе что-то под нос. Года не пройдет, как меня объявят провидцем. То-то возрадуется митрополит, зря ежедневно на паперти бродягу-князя в лохмотьях. А уж бояре просто лопнут от зависти, ведь я смогу говорить что хочу и пользоваться при том всенародной любовью. — Он вновь рассмеялся. — Ну, Борис Федорович, каково тебе это?

Годунов пристально всмотрелся в лицо.

— Не могу сказать каково, но придумано умно, — сказал он с легкой запинкой.

Анастасий тут же примолк, потом заявил:

— Сумасшедшие часто бывают умны.

— Да. Бывают, — согласился Борис. Как в твоем случае, князь, мелькнуло в его мозгу, но сказать это вслух он не решился.

* * *

Послание царя Федора в Спасо-Каменский гарнизон, заверенное подписями Никиты Романова и Василия Шуйского. Доставлено особым посыльным и вручено 2 августа 1585 года.

«Как государь всея Руси повелеваю вам найти и задержать инородца Ференца Ракоци, бывшего сотрудника посольства короля Стефана Польского, который, по слухам, в настояние время направляется в Новые Холмогоры, чтобы сесть там на английское судно. Этот инородец был осужден, получил тридцать ударов кнутом и, возможно, уже держит ответ перед Господом, но, если это не так, вам вменяется призвать его к ответу передо мной.

Вам следует задержать его даже в том случае, если придется применить силу против подданных Елизаветы Английской, хотя она и настроена ко мне дружески, как в прежнее время — к отцу.

Дозволяю вам любым способом доставить упомянутого венгра в Москву, дабы здесь мы могли приступить к дополнительному расследованию его вин, ибо очень многие жители нашего города были обольщены и оклеветаны этим чужеземным изгоем.

Он должен быть жив и в добром здравие, ибо мертвого допросить невозможно. Если преступник будет убит, берегитесь: вам в этом случае не избегнуть самого строгого наказания.

В Москве задержанного повелеваю передать Василию Андреевичу Шуйскому, каковому вменено провести обстоятельное дознание. Отчет о том он представит мне лично и включит в него оценку вашего рвения при исполнении данного поручения. Хороший отзыв пойдет вам во благо, плохой навсегда заклеймит вас позором.