– Ты белый, как простыня, – сказала мама. – Ты давно себя плохо чувствуешь?

– Не знаю. Только сегодня, наверное.

– Надо отвезти тебя в больницу.

– Нет! – Он попытался сесть. – Нет, со мной все нормально. Просто надо отдохнуть немножко.

Мама выпрямилась, и он увидел, как она борется с этой идеей. Джошуа знал, что ей хочется ехать в больницу не больше, чем ему. У них не было никакой страховки, а она, кроме того, еще и пропускала смену на работе.

– Правда, я в порядке. К тому же, нам придется кучу времени там прождать, а сегодня ведь еще Тайлер придет, да?

Его мать напряглась. Внимательно посмотрела на него, словно пыталась вычислить его мотив. Она сказала:

– Джошуа, ты для меня важнее, чем Тайлер. Ты ведь это понимаешь, правда?

Джошуа отвернулся. Он почувствовал, что краснеет, и не хотел, чтобы она это увидела.

– Я понимаю, – сказал он.

– Я знаю, что он тебе не нравится.

– Не в этом дело, – ответил он, хотя дело, конечно же, было в этом. Тайлер должен быть здесь, чтобы Джошуа скормил его вампиру. Он чувствовал, что это должно случиться сегодня ночью. Он не знал, сколько еще сможет протянуть в таком состоянии.

Майкл подал голос – осторожный, но полный надежды:

– Это все равно не важно, потому что папочка вернется.

Мама вздохнула и повернулась к нему. Джошуа увидел, как все прожитые годы проступили на ее лице, и ощутил к ней внезапное и неожиданное сочувствие.

– Нет, Майки. Он не вернется.

– Да, мам, вернется, он мне сказал. Он спросил, можно ли.

Ее голос сделался жестче, хотя она явно пыталась это скрыть.

– Он говорил с тобой по телефону? – Она посмотрела на Джошуа, ища подтверждения.

– Не со мной, – сказал Джошуа. Ему пришло в голову, что папа мог звонить, пока он был под домом и разговаривал с вампиром. Он чувствовал одновременно вину за то, что оставил брата разбираться с этим в одиночестве, и ярость оттого, что пропустил звонки.

– В следующий раз, когда он позвонит, скажи, пусть поговорит об этом со мной. – Мама даже не пыталась теперь скрыть свой гнев. – Или вообще не разговаривай с ним. Положи трубку, если снова позвонит. Я его номер заблокирую, сукина сына.

На глаза Майкла навернулись слезы, и он опустил лицо. Его тело содрогалось от попыток удержать чувства в себе. Дикая злость прошла через Джошуа, оживив его, несмотря на жар.

– Заткнись! – прокричал он. – Не говори так о папе! Думаешь, Тайлер лучше? Он на нас даже посмотреть не может! Дебил обосранный!

Мама долго смотрела на него, раненая и ошеломленная. Потом закрыла ладонью рот и подавила всхлип. Потрясенный Майкл бросился к ней перепуганной маленькой ракетой. Он обхватил ее руками и зарылся лицом ей в грудь:

– Все хорошо, мам, все хорошо!

Джошуа отлепился от дивана и пошел по коридору к своей комнате. Его лицо пылало от стыда и злости. Он не знал, что ему делать. Он не знал, что ему чувствовать. Он закрыл за собой дверь, чтобы не слышать, как они друг друга утешают. Бросился на кровать и положил подушку на лицо. Теперь ему были слышны только деревянные скрипы дома, раскачивавшегося над своим фундаментом, и негромкий стук крови в его собственной голове.

Их отец ушел сразу после урагана. Раньше он работал на нефтяных платформах. Запрыгивал в вертолет и исчезал на несколько недель, а на банковском счету появлялись деньги. Потом отец на неделю возвращался домой, и всем им было весело вместе. Иногда он ссорился с мамой, но всегда возвращался в море до того, как это переходило во что-то серьезное.

После урагана работы не стало. Платформы были повреждены, нефтяная промышленность Мексиканского залива терпела убытки. Папа оказался дома, на мели. Без работы нечему было останавливать ссоры. Вскоре он переехал в Калифорнию, сказав, что пошлет за ними, когда найдет себе новое место. Неделю спустя мама рассказала им правду.

Джошуа все еще помнил ночь урагана. Они пережили ее в доме, вчетвером. Казалось, сам Ад сорвался с цепи и шествует по миру прямо за их окном. Но внутри Джошуа чувствовал себя под защитой. Даже когда верхний этаж сорвало под крики металла, штукатурки и дерева, обнажив черное кривящееся небо, он так и не ощутил, что находится в подлинной опасности. Обыденные небеса, привычные ему, превратились во что-то трехмерное и живое.

Он словно наблюдал за тем, как мир надламывается, обнажая свое потаенное сердце.

Отец сидел рядом с ним. Они смотрели на это вместе, в изумлении, ухмыляясь, как пара опьяневших от счастья безумцев.

Джошуа услышал осторожный стук в дверь.

– Я поеду в магазин, – сказала мама. – Куплю тебе что-нибудь от жара. Чего ты хочешь на ужин?

– Я неголодный.

Он дождался, пока ее машина отъедет от дома, прежде чем свесил ноги с кровати и попробовал встать. На ногах он держался, только упираясь рукой в стену. Джошуа не мог поверить, что можно так устать. Тело казалось холодным, он не чувствовал пальцев. Все случится сегодня ночью. Неизбежность этого не внушала ни возбуждения, ни радости, ни страха. Его тело было слишком одеревеневшим, чтобы чувствовать. Джошуа просто хотел, чтобы это произошло, потому что тогда этот мучительный этап завершится.

Он кое-как выбрался из комнаты и прошел по коридору. Вампира нужно было накормить собой еще один раз, и он хотел спуститься вниз до того, как вернется мама.

Проходя мимо двери брата, однако, он встал как вкопанный. С той стороны послышался шепот.

Он открыл дверь и увидел, что младший брат лежит на полу и наполовину заполз под кровать. Тени позднего дня скапливались по углам. Лицо Майкла было маленькой луной в тусклом свете, одно ухо прижато к половицам. Он взволнованно шептал.

– Майкл?

Тело брата содрогнулось от испуга, и он быстро сел, виновато глядя на Джошуа. Тот включил свет.

– Что ты делаешь? – Внутри у него росло что-то холодное.

Майкл пожал плечами.

– Скажи мне!

– Разговариваю с папой.

– Нет.

– Он живет под домом. Он хочет, чтобы мы впустили его обратно. Я боялся, потому что мама могла на меня разозлиться.

– …ох, Майки. – Голос Джошуа задрожал. – Это не папа. Это не папа.

Он обнаружил, что снова движется по коридору, теперь быстрее, разгоряченный новообретенной энергией. Он казался себе пассажиром в собственном теле: испытывал легкое любопытство, наблюдая, как копошится в кухонном ящике, пока не нашел молоток-гвоздодер, который держала там мама; ощущал боязливое предвкушение, когда толчком открыл входную дверь и, спотыкаясь, преодолел ступеньки крыльца в меркнущем свете, не остановившись даже, чтобы собраться с силами, прежде чем уцепиться молотком за ближайшую решетку и оторвать большой ее кусок от стены.