Цезарь явился на заседание одним из последних и сел сКрассом, будто ничего не произошло. Он даже улыбался, вызывая ярость оптиматов.

Агенобарб, заметивший его улыбку, не сдержавшись, громкосказал Катону:

— Они уже отнимают друг у друга жен, а Цезарь всеулыбается.

— Он сумел все просчитать, — нервно отозвалсяКатон, — развелся с Помпеей, будто ничего не произошло, и по-прежнемублагосклонен к нечестивцу Клодию.

— Боги, боги карают за такое кощунство, — вздохнулАгенобарб.

В зал входили народные трибуны. Увидев их, Катонпрезрительно отвернулся.

— Среди них всегда есть люди Цезаря, — негромкосказал он. — Раньше это были Сервилий Рулл и Тит Лабиен. Кто теперь, обэтом мы сегодня узнаем позже.

— Он их покупает, — с ненавистью произнесАгенобарб. — Цезарь, имеющий больше всех долгов, по-прежнему имеет большиеденьги. Мы не должны отпускать его из Рима. Если он уедет в Испаниюпропретором, он вернется богатым человеком, а это совсем плохо.

— Законы Рима есть достояние наших граждан, и мы неможем помешать ему, если он сумеет найти поручителя, — возразил Катон.

— Законы Рима, Катон, — разозлилсяАгенобарб, — всегда удобны только тем, кто их предлагает. Остальнымримлянам они часто мешают.

Катон промолчал, не пытаясь спорить. Его душа честногореспубликанца протестовала против подобных выражений, но разумом он понимал,что Агенобарб был прав.

Недалеко от них опустился на свое ложе бывший второйгородской претор Марк Кальпурний Бибул. Среднего роста, рано начавший седеть, свыступающим вперед небольшим брюшком, Бибул являл собой жалкое и смешноезрелище одновременно. Вечно недовольное лицо претора было еще более угрюмым,чем обычно. Не обладая знаниями и талантами Цезаря, он получил в качествепропретора Далмацию и теперь с тоской думал о своем будущем месте службы. Бибулбыл по-своему талантливым человеком, особенно в вопросах земельных спекуляций иростовщичества, но как полководец и государственный деятель был ниже всякойкритики.

Послышались громкие голоса сенаторов, галерка взорваласькриками приветствий. В зал входил Гней Помпей Магн. Учтиво поздоровавшись ссенаторами, он прошел на свое место. Рядом с ним шел еще молодой, но безобразнополный Марцелл, с трудом подавляя одышку. Он лег рядом с Помпеем на ложе, блаженноотдуваясь.

К Агенобарбу и Катону подошел Катул.

— Марцелл будет предлагать устроить триумфПомпею, — начал он своим визгливым голосом, едва опустившись на подушки.

— Ты против этого? — удивился Катон. — Помпейзаслужил свой триумф, разгромив пиратов, устроив наши дела на Востоке и вИерусалиме.

— Я не против, но подождем выборов консулов на будущийгод. Ты помнишь, кого мы хотели выдвигать?

— Конечно. Квинт Цецилий Меттел Целер. Он был одним излегатов Помпея. Вполне подходящая кандидатура.

— Была, Катон, была. Помпей развелся с сестрой МетеллаМуцией. И теперь я не знаю, устроит ли его эта кандидатура.

— Что ты хочешь сказать?

— Вчера я говорил с Марцеллом. У них появилась своякандидатура. Ты помнишь, мы хотели выдвинуть Метелла и Лентула Спинтера. Но Помпейсобирается выдвинуть своего бывшего легата Луция Афрания. И похоже, Марцелл,молодой Сципион, некоторая часть сенаторов поддержат эту кандидатуру.

— Афраний прекрасный воин и гражданин Рима, —сурово произнес Катон.

— Но его выдвигает Помпей, — разозлилсяКатул, — твоя правдивость делает тебе честь, но вредит нашему делу.

К ним подошел Цицерон.

— Кажется, все собрались, — озабоченно сказалон, — вы слышали новость об Афрании?

— Мы об этом сейчас говорили, — недовольно выдавилКатул.

— Это кандидатура Помпея, — убежденно началЦицерон, — и нам нужно подумать, стоит ли усиливать и без того сильныепозиции полководца.

— Вот видишь, — обрадовался Катул, обращаясь кКатону, — я говорил тебе об этом.

Катон молчал, не вмешиваясь более в разговор.

Слушание дела было открыто вызовом представителей коллегиипонтификов. Верховный жрец коллегии Гай Юлий Цезарь и два его помощникапредстали перед сенатом. Одним из них был консуляр и друг Цезаря Аврелий Котта.Другим был тучный, с трудом передвигающийся Марк Клавдий Марцелл. Последний,тяжело поднявшись с ложа, осторожно спустился вниз к ростральной трибуне.Марцеллу было всего тридцать два года, но из-за своей тучности он казалсянамного старше своих лет…

Обвинителем по данному делу выступал Люций ДомицийАгенобарб.

Клодия не пустили в сенат, а его попытки проникнуть нагалерку пресекли легионеры претора Публия Корнелия Лентула Спинтера.

Агенобарб, выйдя в центр зала, по поручениюпредседательствующего сената престарелого Публия Сервилия Ваттия Иссаварика,обратившись к трем жрецам верховной коллегии понтификов, спросил, было ли, поих мнению, совершено святотатство.

По обычаю, жрецы молчали.

Тогда Агенобарб обратился к Цезарю:

— Верховный понтифик Рима Гай Юлий Цезарь, произошло лисвятотатство в день праздника Доброй богини в твоем доме?

Цезарь молчал. Согласно обычаям молчание означало отсутствиеответа. Сенаторы, ожидавшие этого, все-таки недовольно морщились, а галеркаразразилась криками в честь представителя семьи Юлиев.

— Понтифик Рима Марк Клавдий Марцелл, — обратилсяАгенобарб к другому жрецу, — было ли совершено святотатство?

— Коллегия жрецов вынесла свой вердикт, — делаябольшие паузы между словами, сказал Марцелл, — Клодий совершилсвятотатство и достоин осуждения. Пусть юстиция скажет свое слово, —произнес он традиционную формулу.

Сенаторы одобрительно зашумели, с галерки раздались крикипроклятий.

— Подтверждаешь ли ты, понтифик Рима Луций АврелийКотта, слова Марка Клавдия Марцелла? — спросил Агенобарб.

Согласно закону и традициям, для передачи дела в судтребовалось мнение коллегии понтификов, высказанное не менее чем двумя членамиколлегии.

Цицерон замер, боясь пропустить хоть одно слово. Напряжениев сенате разлилось по всему залу, выплеснувшись даже на галерку. В относительнойтишине Луций Аврелий Котта мрачно произнес:

— Коллегия понтификов вынесла свой вердикт освятотатстве. Пусть торжествует юстиция.

Зал наполнился одобрительными криками. Цицерон вытер пот ивпервые улыбнулся. Сидевший на одной из сенатских скамей, сверху за событиямиследил Помпей, неприязненно оглядывающий сенат. Галерка протестующе роптала.

Понтифики прошли на свои места. Цезарь опустился рядом сКрассом.

— Ты правильно промолчал, — кивнул Красс, —нельзя требовать от тебя большего.