— «Бояться» — перманентное состояние, а «пугаться» — сиюминутная реакция, — пустилась философствовать я, стараясь сбить его с толку. — Перманентно мышей я не боюсь, а сиюминутно — испугалась, поскольку это вовсе не мышь, а крыса!

Во завернула–то, аж самой тошно стало…

Телар уже давно покатывался со смеху, держась за живот, и постепенно сползал на пол по стене.

Занавес раздвинулся, и в образовавшуюся щель проникла чья–то лысая голова, которая окинула всех нас подозрительным взглядом и полюбопытствовала прокуренным мужским голосом:

— А чё царица визжала–то?

Похоже, на мой визг обратили внимание и зрители, а я‑то не пойму, почему они притихли?

— Да ерунда, крыса, — отмахнулся от него ведущий, обдумывая новый вопрос.

Голова исчезла так же внезапно, как и появилась, и в тот же миг до нас донёсся громкий крик, вне всяких сомнений, лысого:

— Нептуншу крыса покусала! Врачи есть? Водка осталась у кого?

Слова лысого стали последней каплей как для меня, так и для Телара. Раздался грохот — это Телар наконец рухнул задом на пол, угорая со смеха. Его корона сбилась набок и закрыла один глаз, делая царя похожим на одноглазого пирата. Перемежая хохот с восклицаниями от боли, он морщился и потирал ушибленный зад. А я так до конца и не поняла, что вывело меня из себя окончательно — то ли необходимость оправдываться, словно я совершила какое–то преступление; то ли Тимофей с его копательными вопросами, то ли гогочущий Телар — ведь отчасти он и надо мной потешался; то ли крыса, которую я приняла за норковый воротничок и собиралась нацепить, то ли крик лысого… Ещё не хватало, чтобы меня запомнили как «Нептуншу, покусанную крысой»…

Не помня себя от раздражения и унижения и желая положить конец дурдому, я затопала ногами и закричала:

— А ну, все вон отсюда! Я переодеваюсь! Вон, говорю! И крысу свою заберите вместе с коробкой!

Не в силах унять хохот, но понимая, что пора уносить ноги, Телар вскочил и, схватив одной рукой за ремень джинсов упирающегося Тимофея — он же не успел прояснить для себя до конца ситуацию, — другой вцепившись в край коробки, выскочил наружу.

Оставшись одна, я сразу же успокоилась и пожалела о случившемся — ну как можно было позволить себе так сорваться? И это на ровном месте… Что–то мне совсем расхотелось рядиться в Принцессу — вот ещё, стану я рыться в этих коробках… а что, если это и правда был крысёнок? Если так, то где–то поблизости отсиживается его мамашка. С замирающим от страха сердцем я двумя пальчиками вытащила из ближайшей коробки какие–то новогодние гирлянды, короткую голубую юбочку на резинке и напоследок, брезгливо передёрнув плечами, подошла к ящику с коронами. Вот здесь было где разгуляться от души: корон было не так много и дно ящика хорошо просматривалось, так что не стоило опасаться нового свидания с серой бестией. Перебрав и пересмотрев все короны, я отложила в сторону одну — копию тех, которыми обычно венчают на конкурсах королев красоты. Ну и что, что я никогда в жизни и ни за что на свете не приму участие в подобном конкурсе — это вовсе не мешает мне хоть раз в жизни захотеть представить себе, как я в нём победила… И потом, эта корона подходила к моему браслету.

Быстро сняв верхнюю одежду и оставшись в одном купальнике, я напялила юбку, обмотала тело, словно пулемётной лентой, сверкающими гирляндами и нацепила на голову корону. Почему–то на память пришла поговорка: «Без порток, а в шляпе». Тьфу ты… Хотя почему без порток? Очень даже в портках. И не в шляпе, а в короне вообще–то. И пусть идут в сад те, кому это не понравится. М-да… сдаётся мне, что я всё же похожу на Снегурочку… на Снегурочку–пулемётчицу… только тачанки не хватает. Хотя северный олень мне бы сейчас тоже не помешал. Может, арендовать в селе корову?

Критически оглядев себя со всех сторон, я крикнула: «Готова!» — и через несколько секунд рядом со мной материализовался Тимофей.

— Что же вы так долго–то? — с упрёком сказал ведущий, бросая не менее критический взгляд на мой наряд. — Там народ от скуки уже морду друг другу бить начал.

— Маникюр делала, — не моргнув глазом сострила я, демонстративно дуя на ногти, и, озорно улыбнувшись, добавила: — Так ежели там война, может, мне совсем не выходить? Вдруг достанется. Отсижусь себе в блиндаже до окончания кровопролития… Ладно, шутки в сторону, погнали!

Тимофей щёлкнул выключателем магнитофона и под растекающиеся по окрестностям звуки марша торжественно вывел меня за руку на сцену. К тому времени троны уже перекочевали в центр площадки, а мы с ведущим вышагивали прямиком к Нептуну — Телару, терпеливо ожидавшему меня у края сцены и расплывшемуся в довольной улыбке.

Вручив мою руку Телару подобно отцу, вручающему в церкви руку дочери будущему зятю, Тимофей отскочил в сторону и прокричал в микрофон:

— Дамы и господа! Свершилось! Встречаем нашего нового Нептуна и Нептуншу — Телара и Алёну!

Мы стояли перед зрителями, дружно взявшись за руки, и лучезарно улыбались направо и налево ликующей толпе, которая в какой–то момент внезапно перешла на выкрикивание лозунгов, словно ностальгировала по первомайским демонстрациям советских времён:

— Да здравствует Нептун!

— Да здравствует царица!

— Да здравствует царь!

— Счастья молодым!

Опа. На последнем лозунге мои глаза перестали искренне улыбаться, лишь рот оставался растянутым до ушей, — что–то всё это повернуло не в ту сторону…

— Долгие лета молодым!

— Горько!

Вот и приплыли. Меня прошиб холодный пот: только бы остальные не подхватили… Размечталась, глупенькая: то, что не надо, всегда услышат и подхватят, пусть даже это будет сказано шёпотом, под одеялом и за триста километров от толпы, — снова Закон Подлости. И вот уже вся толпа дружно скандировала: «Горько! Горько!» Народ требовал продолжения банкета.

Не переставая улыбаться губами, я бросила на ведущего уничтожающий взгляд, вопрошающий: «Ты зачем меня так подставил?» Якобы смущённо потупив глазки, Тимофей беспомощно развёл руками — мол, а я‑то здесь при чём?

— Горько! Горько! — в экстазе орала толпа, словно действительно присутствовала на свадьбе и требовала от молодых исполнения священных, подкреплённых дорогими подарками обязанностей.

— Целоваться бум? — улыбаясь в тридцать три зуба, спросил Телар.

— Ни за что. Я не извращенка… — твёрдо ответила я.

— Но ты должна мне поцелуй, — напомнил он. — А «долг платежом красен».

— Я помню и не отбрыкиваюсь, но целоваться прилюдно не хочу и не буду. Разве что в щёчку.

— Ничего подобного, речь шла о поцелуе в губы.

— Только не при такой толпе. Ты забыл с них деньги за представление снять.

— А мне по барабану, — подвёл итог нашему диалогу Телар и, обхватив меня обеими руками — так, что мои руки оказались плотно прижатыми по бокам, — рывком притянул к себе и крепко поцеловал в плотно сжатые губы.