Но эта пьянящая атмосфера, сделавшая 1784 год самым триумфальным годом в жизни Бомарше, вскоре так вскружила голову автору «Женитьбы Фигаро», что он потерял всякую меру, отвечая своим завистливым врагам, и позволил себе высказывания, задевшие самого короля.

Очень скоро Бомарше пришлось убедиться в том, что в Париже, как в Риме, Капитолий соседствует с Тарпейской скалой; приобретенный им жестокий опыт наложил отпечаток на все оставшиеся ему пятнадцать лет жизни.

В эти триумфальные дни Бомарше было чуть больше пятидесяти лет, даже в ту эпоху, когда люди будто бы старились быстрее, чем сейчас, это был самый расцвет зрелости. Наш герой был полон сил, наслаждался успехом, всегда держал наготове свое перо, сыпал остротами и предавался любовным фантазиям. Он не изменил себе до самой смерти, которая неожиданно настигла его в 1799 году.

Переменчивая судьба, далеко не всегда баловавшая Бомарше, после 1785 года станет еще капризнее. Да, пока еще он будет добиваться успехов в театре, в зале суда и, порой, в коммерческих делах; для услады своей старости он выстроит роскошный дворец и заполнит его произведениями искусства; но по иронии судьбы тот, кого, пусть и не совсем оправданно, считают одним из творцов революции, не раз пострадает от последствий свержения прежнего режима. Еще удивительнее то, что, продолжая пользоваться успехом у женщин, он полностью утратит популярность у публики: именно это более всего остального будет отравлять последние пятнадцать лет его жизни и придаст оттенок меланхолии рассказу об этом времени, резко контрастирующем с блеском и весельем предшествующего периода.

Пронизанный философией Фигаро, он спешил в любой ситуации найти повод для смеха, а не для слез и, может быть, именно поэтому довольно легко переносил сыпавшиеся на него несчастья, даже в самые тяжелые моменты с губ его не сходила лукавая улыбка. Но пришло время, когда все изменилось: даже в минуты успеха он не мог больше улыбаться так, как это умел делать только он. Обществу стала безразлична его судьба. Друзья покинули его, враги же по-прежнему следили за каждым шагом, эта была обычная расплата за слишком бурный успех.

И все же не часто жизнь делает столь резкий поворот: для Бомарше она изменилась буквально за один день из-за инцидента, вызванного вспышкой гнева Людовика XVI. В результате Бомарше в одночасье лишился того особого расположения, которым пользовался, и пользовался он им, скорее всего, в качестве компенсации за сыпавшиеся на него со всех сторон нападки, а вовсе не из-за своих реальных достоинств, по большей части остававшихся непризнанными или оттесненными на задний план другими, отнюдь не лучшими чертами его характера, например, недостатком сдержанности и чувства такта.

Опьяненный успехом, чувствительный к похвалам, Бомарше все труднее переносил любую критику.

Так случилось, что архиепископ Парижский монсеньор де Жюинье в своем пастырском послании по случаю Великого поста 1785 года запретил верным католикам ходить в театр на «Женитьбу Фигаро». Бомарше отреагировал в присущей ему манере, сочинив весьма непристойные куплеты, в которых высмеивал этого высокопоставленного служителя церкви:

Приличия, к сожалению, не позволяют нам продолжить цитату. В ответ на эти легкомысленные куплеты в «Журналь де Пари» появилось несколько анонимных статей. Вероятно, здесь не обошлось без Сюара.

Автор одной из этих публикаций задавал вопрос о том, что же сталось с малюткой Фигаро, о которой шла речь в «Цирюльнике», но не упоминалось в «Женитьбе». На полном серьезе Бомарше ответил, что малютка Фигаро, приемная дочь андалусского цирюльника, переехала во Францию, где вышла замуж за бедного рабочего из Пор-Сен-Никола по фамилии Леклюз. Этот бедняга Леклюз погиб в результате несчастного случая, оставив жену с двумя детьми на руках. Свой рассказ Бомарше закончил призывом к согражданам оказать помощь вдове Леклюз. Она существовала на самом деле, и Бомарше ей покровительствовал. Сюар понял, что его противник таким образом свел на нет все его усилия, заставив клеветников послужить богоугодному делу, и удвоил свои атаки, которые, кстати сказать, оплачивались графом Прованским, ярым врагом Бомарше и противником постановки «Женитьбы»; возможно, граф, сочинявший на досуге стихи, сам был одним из авторов эпиграмм.

Бомарше, придя в крайнее раздражение от новых нападок, в открытом письме, опубликованном 6 марта 1785 года в «Журналь де Пари», заявил, что не будет больше отвечать анонимным обидчикам. Он подкрепил свои заверения следующей сентенцией: «Неужели вы думаете, что после того как я одолел львов и тигров, чтобы добиться постановки комедии, после моего успеха вам удастся принудить меня, словно какую-то голландскую служанку, гоняться по утрам с ивовым прутом за гнусными ночными насекомыми?»

Последние слова относились к Сюару, которого из-за худобы часто сравнивали с насекомым. Граф Прованский убедил Людовика XVI, что львы и тигры также имеют своих прототипов, это король и его министры. Цель графа не вызывает сомнений — он добивался ссоры.

Людовик XVI, сильно раздосадованный триумфом пьесы, которую он осудил и которая оскорбляла его чувства доброго христианина, так разгневался, что тут же за карточным столом, за которым он в тот момент находился, на первой попавшейся игральной карте — ею оказалась семерка пик — нацарапал карандашом приказ немедленно арестовать Бомарше. Суровость наказания король усугубил оскорбительным для возраста и положения Бомарше уточнением, что препроводить того следует не в обычную тюрьму, а в тюрьму Сен-Лазар, куда заключали провинившихся подростков.

В письме от 16 марта 1785 года Гримм поведал об обстоятельствах ареста:

«В ночь с 7-го на 8-е сего месяца комиссар Шеню и инспектор полиции де Тронше явились, чтобы забрать г-на де Бомарше, находившегося у себя дома в компании многочисленных друзей. Он попрощался с ними, сказав, что срочные дела требуют его присутствия в Версале. Но тут встал вопрос о том, что нужно опечатать его дом. Он горячо воспротивился этому, заявив, что ему предстоят крупные выплаты по текущим торговым делам и арест имущества может нанести ущерб его многочисленным партнерам. Комиссар отправился к начальнику полиции за соответствующим распоряжением, и тот разрешил дом не опечатывать. Г-н де Бомарше поинтересовался, куда его собираются везти. „В Сен-Лазар!“ — „В Сен-Лазар? — удивился он. — Что ж! Едем!“ Он сел в карету и был препровожден к месту назначения. Прибыв туда, он обнаружил приготовленное для него помещение, состоящее из двух комнат, и хорошую постель. Перед тем как расстаться со своими провожатыми, он поблагодарил их за деликатность, с коей они исполнили столь трудную миссию, при этом он сохранял полнейшее хладнокровие. Монах, назначенный прислуживать ему, расположился на ночлег в передней комнате его апартаментов».