гадают на святках, сжигают чучело Зимы на масленицу и совершают много других обрядов, берущих начало из глубины веков. И это их вера, отрицать которую или пытаться менять было бы бессмысленно и даже глупо.

Он помолчал, а затем убежденно произнес:

– В конце концов, Русь приняла православие менее тысячи лет назад, а до того были многие века язычества. И зачем забывать об этом, отменять историю своего народа, превращать нас всех в иванов, родства не помнящих? Ведь тогда может так случиться, что однажды явится кто-то с другой, какой-нибудь космической, верой, и скажет, что земное христианство – прах и тлен, и надо его запретить, а православных людей покарать, как когда-то поступили с язычеством и язычниками. И к чему это приведет? Насилие неизбежно порождает насилие, забвение – забвение.

Олег увлекся и говорил свободно и искренне, как никогда до этого – ни в кабинете директора школы, ни где-либо еще.

– А вы действительно изменились, Олег Витальевич, – сказала директриса, окинув его поощрительным взглядом. – Даже внешне. Как бы это сказать? Возмужали, что ли. Не могу понять.

Она была права. Сам Олег не замечал этого, но он перестал сутулиться и сразу стал выше ростом. Всего за несколько дней, проведенных в Куличках, у него расправились плечи, и он оказался не субтильным, каким выглядел раньше, а широкоплечим, физически хорошо развитым человеком с красивой мужской фигурой. И взгляд у него был уже другой – не бегающий, будто во всем сомневающийся, а уверенный, решительный. А от этого и лицо словно преобразилось, став по-мужски привлекательным.

– Спасибо на добром слове, Галина Павловна, – сказал Олег. – Так вы подпишите мое заявление? Я хочу отряхнуть прах города со своих ног сразу после экзамена. И уже не возвращаться сюда под предлогом всяких формальностей. Я буду слишком занят.

– Подпишу, – сказала, грустно вздохнув, директриса. – Но с большой неохотой. Это будет большая потеря для нашего женского коллектива и для меня лично, но уже совсем по другим мотивам.

Олег покинул ее кабинет, обласканный как никогда и чувствуя себя ребенком, которого безутешная мать провожает в далекое и опасное путешествие, называемое взрослой жизнью. Прощание с Галиной Павловной невольно растрогало его, затронув чувствительные струнки души. Олег понял, что долгое время старая директриса действительно была ему как мать, которую он давно потерял, и он привык к ее ворчанию и пестованию, а теперь ему будет этого не хватать. Размышляя об этом, он быстро спустился по гулкой каменной лестнице на первый этаж и в вестибюле заметил Ирину Владимировну, выходящую из дверей спортзала. О существовании молоденькой учительницы физкультуры он забыл настолько, что не вспомнил о ней, даже услышав звуки мяча в спортзале. Но, к удивлению Олега, она даже обрадовалась, увидев его.

– Олег Витальевич, постойте, – сказала она, когда он, сухо поздоровавшись, чтобы избежать расспросов, хотел пройти мимо. – Мне нужен ваш совет.

Олег был вынужден остановиться. Он вопросительно взглянул на молоденькую учительницу, у которой даже дракон на шее сейчас имел растерянный вид и не пытался заглянуть в вырез ее майки, словно потеряв интерес к радостям жизни.

– Я собираюсь выйти замуж, – сказала, почему-то грустно вздохнув, Ирина Владимировна.

– И..? – спросил Олег, когда молчание затянулось.

– И не знаю, кого выбрать, – собравшись с духом, произнесла та. – Дело в том, что мне сделали предложение сразу двое мужчин. Иннокентий – он очень солидный и богатый, у него хорошая должность, квартира, машина и много чего еще. Но у него есть один недостаток – по возрасту он годится мне в отцы. Павлик мой ровесник, и он очень перспективный, но на сегодняшний день у него ничего нет, кроме грандиозных планов на будущее. – Она доверительно взглянула в глаза Олега и почти жалобно спросила: – Кого из них мне предпочесть, Олег Витальевич, как вы думаете?

Олег давно ушел бы, но она, словно предвидела это, взяла его за руку и крепко держала, не отпуская. А вырываться было бы слишком грубо. Но и посочувствовать ей Олег не мог. Поэтому он сказал:

– Пожалейте их обоих, Ирина Владимировна. Ведь в глубине души вы добрый человек, я уверен в этом. Зачем же портить жизнь людям?

И пока учительница физкультуры растерянно хлопала длинными ресницами, не понимая, похвалили ее или отругали и вообще о чем идет речь, Олег освободил свою руку и быстро ушел. У него было намечено на сегодня еще одно важное дело, и он не мог тратить время на вразумление молоденьких женщин, физически созревших намного раньше, чем умственно и нравственно.

Остановка находилась неподалеку от школы, и вскоре Олег на автобусе добрался до центра города, где располагалась нотариальная контора, которую его дед когда-то выбрал в качестве своего душеприказчика. Олег не забыл телефонного звонка помощницы нотариуса и того, что последовало затем. У него все еще иногда ныли живот и шея, напоминая об избиении. И он очень хотел увидеть Эльвиру и узнать от нее, кого и зачем она послала к нему под видом курьера, который впоследствии был найден мертвым в Зачатьевском озере.

Когда перед отъездом в Кулички Олег попытался зайти в нотариальную контору, та была закрыта, а на звонки никто не отвечал. Он был готов к тому, что сейчас ситуация повторится. Однако на этот раз дверь распахнулась, и он беспрепятственно вошел внутрь.

Ничего не изменилось за минувшую неделю. Нотариальная контора по-прежнему напоминала лавку старьевщика, забитую антикварной мебелью. И ему навстречу поспешила Эльвира, сухопарая и поджарая, как высохшая вобла, одетая все так же бесцветно и безвкусно. Если она и изменилась, то в худшую сторону. Ее гладко причесанные волосы стали еще более тусклыми, а выражение лица – еще более кислым. Было похоже на то, что последнее время женщина часто и много плакала, и это оставило неизгладимый след на ее лице. Узнав Олега, она замерла, как испуганная птица перед змеей, не знающая, что ей делать – спасаться бегством или покориться неизбежному.

– Это вы, – произнесла Эльвира слабым голосом.

– Это я, – подтвердил Олег. – Помнится, вы звонили мне и говорили, что надо подписать какую-то бумагу. И даже послали ко мне курьера. Очень странного курьера, говоря по правде. Он на всех ваших клиентов набрасывался с кулаками, или это только я вызвал у него такое неприятие?

Лицо Эльвиры стало еще желтее, хотя это казалось невозможным. Так она бледнела.

– Это была ошибка, – пролепетала она. – Я раскаиваюсь в ней.

У нее был такой страдальческий вид, что Олег невольно улыбнулся и миролюбиво спросил:

– И все-таки, в чем причина? Скажите мне, и я прощу.

– Ревность, –