— Я хочу селедку с лучком, — смотрю на Давида, он хмурится, придирчиво меня рассматривает, вздыхает и идет на кухню. Вдыхаю вслед, положив руки на довольно приличный живот.

Где обещанный миниатюрный животик? Врач все время обещала, что я буду выглядеть так, словно проглотила баскетбольный мячик. Реальность оказалась жестокой: я проглотила бегемота. И вечный жор. Жор-жор, меня на кухню опасно запускать, я вечно что-то буду жевать. Когда меня выписали из больницы, муж, родители (удивительно, мое положение сблизило маму и папу, Полине оставалось злобно пыхтеть дома, ибо я ее к себе не зову и не планирую) умилялись моему аппетиту. Через полтора месяца умом стала понимать ненормальность своего дикого аппетита, мои опасения подтвердила и гинеколог, когда приходила на очередной контроль. Вес увеличивался с геометрической прогрессией. Был созван семейный совет, мои близкие люди дружно решили снять с меня обязанность готовки, наняли помощницу по хозяйству. Еще водителя. Давид категорически запретил садиться за руль. Хорошо, что Хадю не отдали чужому человеку, малышка полностью принадлежала мне. Теперь я с ней часами разговаривала, пусть она почти всегда отвечала односложно или короткими фразами, но слышать ее «Мама», «Папа», — полцарства готова лично отдать, только слушать и слушать эти слова бесконечно. Конечно, меня первого время коробило от «мамы», поговорила с Давидом по этому вопросу, он убедил меня не заморачиваться. Мы еще не ездили к нему в родной край и Милана только от бабулика знает, что Хадя заговорила. Пару раз бывшая звонила, пыталась поговорить с малышкой, та только слушала и никак не проявляла желания с ней разговаривать.

— Надеюсь, когда ты пойдешь на прием, скинешь лишние двести грамм, — ставит на стол поднос, слабосоленая селедочка, черный хлеб, именно корочка, чтобы еще и хрустела. На блюдце нарезанный кольцами лук.

— Ты моя лапуля, — медленно выпрямляю спину, придерживая живот.

— Можешь сейчас поцелуешь?

— Потом, сейчас я хочу есть.

— А потом ты будешь пахнуть луком.

— Не занудствуй.

— Я люблю тебя, — слышу со смешком признание, откусывая хлеб. Любит. Очень любит. Даже больше, чем я его люблю, потому что сейчас моя любовь к мужу немного уменьшилась в размерах. Я люблю того, кто каждый день пинает меня изнутри, растягивает бока, давит на ребра. Сейчас вот монотонно копошится у меня под боком. Щекочет.

— Очень вкусно, — рот набит едой, очень вкусной едой, мне даже нравится количество соли на языке и рассол. Давид усмехается, берет пульт от телевизора и начинает щелкать по каналам. Моя беременность заставила его сменить темп работы, точнее он теперь в семь по будням дома, как штык. Выходные — это нормальные выходные, я делала вид, что не замечаю, как поздно вечером до самой ночи Давид застревал в кабинете. Он работал дома тогда, когда я и Хадя закрывали глаза и видели десятый сон.

— Когда нам дочь вернут? — вытираю рот, досадливо морщусь, увидев жирное пятно на футболке. Вот хрюша. Неповоротливая хрюша.

— Бабушка предложила оставить Хадю, пока ты не родишь.

— По прогнозам узи и врача я должна была родить еще полторы недели назад. Но, — выразительно делаю жест руками по бокам своего живота, привлекая к нему внимания. — И заметь, там не двойня, там один маленький человечек, которому видимо очень хорошо внутри меня. Я устала, — плечи сразу опускаются, Давид подрывается и обнимает меня, притянув к себе.

— Вечно беременной ходишь не будешь.

— Иногда кажется, что буду. Может на мне природа ошиблась? Может я с какой-то редкой патологией, что ребенок будет расти у меня всегда в животе?

— Ален, — отстраняется, заглядывает нежно в глаза. — Не неси чушь, — целует в лоб, проводит по рукам, оглаживает мои пальцы-сосиски. Вновь вздыхаю. Я думала, что буду красивой беременной девушкой, ведущей активную жизнь до самых родов. Думала, что меня не коснутся отеки, бессонница, изжога. Представляла, что каждый месяц буду устраивать фотосессию, вести весело блог, рассказывая с юмором о буднях «пузатика». Все это было, но за кадром, дома, когда никто из посторонних людей меня не видел, валилась на кровать и несколько часов тупо отлеживалась. Моих сил на долго не хватало. Лето выдалось безумно жарким, от переизбытка воды в организме я превратилась в отечное существо. Позитивно мыслить с каждым месяцем становилось все труднее и труднее.

— А если я не похудею? — устраиваюсь в заботливых руках Давида, положив голову ему на плечо.

— Ты боишься, что я буду посматривать на сторону? — опускаю глаза, прикусывая губу. Вот знает меня вдоль и поперек. Знает, что я ревную. Сейчас еще больше, еще острее чувствую себя не нужной, если не получу ежедневную порцию ласки, внимания, слов.

— Мне никто не нужен. Если вдруг ты из 48 размера не вернешься в 42, это не столь ужасная причина прекращаться тебя любить, переживать за тебя. Я люблю тебя, потому что ты это ты. Люблю твою ревность. Люблю твою импульсивность. Много чего и за что люблю. Ты моя жена, мама моей дочери и еще одному ребенку, — берет за руку и целует пальцы. — Я раскатаю твои обручальные кольца.

— Я не уверена, что захочу еще рожать, — осторожно признаюсь в том, о чем думаю уже месяц. — Прости.

— Я никогда не мечтал о футбольной команде. И никогда не буду давить на тебя в этом вопросе.

— Даже если сейчас родится девочка?

— Главное, чтобы ты и ребенок были здоровы, а девочка или мальчик — это не столь важно. Фамилия Сабаев не исчезнет, у Мухаммеда три сына.

— Все же мне с тобой повезло, — вздыхаю, крепче прижимаясь к Давиду. — Ты слишком идеальный.

— Не совсем.

— Ой, твои недостатки с трудом считаются недостатки.

— Ален, я лоялен к тебе, к другим у меня куча требований и завышенная планка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Чепуха. Я никак не определюсь с именем.

— Мы ж вроде обсуждали, что не будем придерживаться ни твоей, ни моей религии. Выбирай, что нравится.

— Думают над Рустамом и Эмиром. А девочка — Майя.

— Так сейчас не май.

— Какая разница, главное, чтобы мне нравилось, тебе только останется только согласиться. Ты же сам сказал, чтобы мне нравилось. Да, Эмир и Майя. Рустам как-то не так, а так мальчик мой эмир, мой правитель.