— Давид… — подрываюсь с кровати, но он останавливает меня выставленной вперед ладонью.

— Вы улетели, я пришел на работу и понял, что не хочу быть без вас, хочу с вами. Я перенес встречи, совещания, отменил важные телефонные разговоры, купил билет… и тут мне звонит Анна Сергеевна. До вас из клиники о подтверждение визита не дозвонились, вот она интересовалась, улетели ли вы в Москву или нет, — из груди вырывается смешок, на губах горькая улыбка. — Я подозревал, что приезд бабушки и ее желание посетить Москву не просто так, но верил тебе. А ты… а ты промолчала. Вот скажи мне, что я должен сейчас делать?

— Понять и простить, — пытаюсь шутить, но выходит совсем жалко. Давид трет пальцем глаз, потом переносицу. Выглядит уставшим и каким-то потерянным. Я хочу его обнять, но чувствую, что ему сейчас это не нужно. А нужно будет потом? Не знаю. Поэтому задаю вопрос, от которого мысленно уже сдохла, но лучше знать положение дел и не испытывать иллюзий:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты разведешься со мной?

— Что? — вскидывает голову, непонимающе смотрит на меня, потом качает головой. — Это не повод разводиться, Ален. Я достаточно взрослый, чтобы не устраивать истерику с битьем посуды из-за этой лжи во спасение. Просто нам нужно время.

— Для чего? Чтобы ты меня в ссоре попрекал этой ложью?

— Я не буду попрекать этим, я просто перешагну эту ситуацию и буду жить дальше с тобой и Хадижей.

— С грузом на душе, как в случае с Миланой? Годами молчать и делать вид, что все зашибись? — нервы сдают, они слишком натянуты, не выдерживают напряжения и лопаются, как струны гитары. — Знаешь, — встаю, дышать трудно, носом шмыгаю. — Я ничего ужасного не сделала. Я хотела помочь Хаде, чтобы ты услышал из ее уст «папа». Да, промолчала, соврала, скрыла, но не чувствую себя виноватой!

Давид тоже встает и с высоты своего роста смотрит на меня спокойным взглядом. Смотрит в глаза.

— Умом я понимаю твою правду, Алена. Пока летел, нашел много аргументов, почему ты так поступила, есть и моя вина в этом, но сердцем… Сердцем, увы, я не могу тебя понять, — в глазах невообразимая тоска, от которой хочется выть. Заставляет себя улыбнуться, даже прикасается к моей щеке кончиками пальцев. — Я все равно тебя очень люблю.

* * *

Растеряно смотрю на то, как Давид достает из шкафа чемодан и раскрывает его, положив на кровать. Это мой кошмар наяву, с которым я живу уже месяц.

— Это где-то на неделю. Не ожидал, что вообще ответят, запрос отправлял два года назад, забыл о нем. Я могу отказаться, — смотрит в глаза, я хочу кивнуть, но отрицательно мотаю головой.

— Нет, ты ж об этом мечтал.

— Скорей любопытствовал и хотел проверить, пригласят или нет. Я надеюсь, ты не думаешь, что соглашусь работать на них?

— Нет, ты слишком многое вложил в свое детище, — улыбаюсь, подходя к шкафу, чтобы собрать мужа в командировку. Сегодня Давид получил приглашение от известного французского ювелирного бренда. Что он там будет делать, без понятия, но само название "Картье" внушает трепет.

— Алён, — перехватывает за локоть, поворачивает к себе. Нежно проводит костяшками по щеке, чмокает в нос. — Это буквально на неделю.

— Я все понимаю.

— А смотришь так, словно провожаешь на год, — усмехается, отступает. Я аккуратно складываю рубашку. Как ему объяснить, что меня пугает наша разлука? Кто знает, что за это время произойдёт в его голове? В какую сторону его потянет? Я не об изменах. Мы все ещё на расстоянии вытянутой руки после поездки в Москву. Вроде все хорошо, рядом, все как и прежде, но отчуждение незримо присутствует. Я его чувствую каждый раз, когда мы остаёмся наедине. Давид нежен, внимателен, он не ограничивает себя в ласке, но все не то… Нет огня, нет дрожи в его руках от нетерпения, когда стаскивает с меня одежду, секс как обязанность с ноткой удовольствия, но без взрывов в голове. Я трусливо прячу голову в песок, не поднимаю тему, ни на что не намекаю, довольствуя тем, что есть. Проблема есть, но морально не готова ее обсуждать, тем более искать способ решения.

— Я просто не представляю, как мне жить без тебя, — и это не только из-за отъезда, вообще, мне нужен мой муж. Прежний муж, который пожирал меня одним взглядом, как только наступало наше ночное время, время для нас двоих.

— Тебе так кажется, — вздрагиваю от его слов, ища в нем другой смысл, пытаясь понять, что скрывается за ровным тоном. — Алён, ты слишком напряжена. Все хорошо, я вернусь через неделю.

— Ты прав, чёт я накручиваю себя на ровном месте. Неделя пролетит одним махом. Ты сегодня вылетаешь?

— Да. У меня в Москве есть дела, потом во Францию. Что тебе привезти?

— Кусочек Эйфелевой башни, капельку Шанель и половинку французского круассана, — кладу три рубашки, джемпер, джинсы, брюки, несколько пар носков, нижнее белье. Я хорошая жена, но почему на душе так гадко? Почему мне кажется, что если я сейчас его отпущу, не помирившись окончательно, случится что-то ужасное. Например, упадёт самолёт. Уже новости страшно смотреть.

— Давид, — оборачиваюсь, он стоит возле комода и проверяет свои документы, на меня не смотрит. Видимо долго молчу, потому что поднимает голову, хмурится.

— Что Алён?

— Ты ж вернёшься? Вернёшься к нам? Домой?

— Конечно, вернусь. Что ты себе уже придумала? — делаю шаг в его сторону, как только Давид откладывает папку, подходит ко мне. Берет моё лицо в ладони и заглядывает в глаза.

— Алён, я вернусь, у меня здесь все: семья, работа, мне ничего не нужно в этой Европе.

— Так зачем ты туда летишь? Останься! — обхватываю его запястья, поворачиваю голову, целую тыльную сторону ладони. Прикрываю глаза, сквозь веки скатываются несколько слезинок.

— Чего ты плачешь? Мне остаться? Ещё не поздно сдать билеты и отказаться от приглашения, — смотрю ему в глаза и вспоминаю свой поступок. Я его не спрашивала, в известность не ставила, совершила все на свое усмотрение, а он продолжает уточнять, остаться ему или нет. Да какое я имею моральное право сейчас отговаривать его от поездки во Францию. Может он об этом мечтает, хочет посмотреть, как работают зарубежные коллеги, обменяться опытом. И я тут со своей истерикой, мнительностью.