запозданием, когда художник уже закончил своё, почти, безобидное творение. Они бордовые, с оттенками огня. Оттенки расплывались и плавали по небу, были похожи и на волны, и огонь.

Жутковатое зрелище, но Анастасия глядела в небо с восхищением и не сомневалась, что у её возлюбленного всё получилось.

Затем кисть выпала из губ, и поверхность океана стала непоколебимой – спрятались все волны. Было необычно видеть идеальную гладь – очень необычно. Вспомнилась история про остров, с которой вышел в путь…

Первая капля дождя заставила воду шипеть, а душа океана уже похожа на зажжённую спичку. Наслаждаться её красотой им не к месту.

–Жми на газ! – закричал Арлстау, и Анастасия была послушна.

Их лодка дёрнулась вперёд так быстро, что полотно чуть не выпало на плечи океана, но было поймано пальцами художника.

За мгновение дождь позади. Лодка остановилась, и два героя наблюдали, как туча завершает свою жизнь.

Когда всё закончилось, океан не вспыхнул ярким пламенем – сделал лишь пол дела, превратившись в гладь.

–Ничего не вышло? – спросила она разочарованно и чего-то ждала от него.

Арлстау ничего не ответил, лишь достал спички из кармана, зажёг одну и долго всматривался в её огонь, пока та не затухла.

–Что ты делаешь? – не понимала она.

Но он вновь ничего не ответил, поджёг вторую спичку, усмехнулся её пламени в лицо и бросил в океан таким жестом, словно всемогущий!

Океан вспыхнул, будто был не водой, а чёрным золотом и уничтожил своим пламенем всю видимость.

В самой лодке пожара не было, пожар был вокруг, и не ясно, каких он высот. Художнику ясно одно – огонь накрыл все океаны, но его пламя никого не обожжёт!

Теперь никто, ни на Земле, ни в космосе не увидит, куда они плывут, и каждый на Земле и в космосе подумает ни раз, прежде чем бросить вызов художнику!

«Нет меня там, где проще вам ищется, нет и там, где не стали искать, и в письме, для меня, что напишется, не моя, а лишь ваша печать…» …

***

Недалёкое будущее…

Леро бежала так быстро, как позволили ноги. Плевать на забрызганное платье и на мокрые насквозь сапоги. Ей позвонил художник, художнику она была нужна – это важнее всего на свете в её день рождения. Задутая свеча, даже без загаданного желания принесла ей больше, чем она могла мечтать.

«Мысль это не желание!» – считала Леро.

Загадать желание это одно и то же, что дать себе установку на будущее и разогреть мечтания перед сном. Каждую ночь, перед тем, как заснуть, ты будешь думать о том, что пожелал, и это будет согревать твою жизнь какое-то время, и даже те, кого мучают кошмары, забудут, что это такое. Такова сила желания, но загадывать их умеют, в основном, только дети…

Душистая сирень росла перед домом художника. Не один месяц прошёл, как отцвела своё, но душистость её до сих пор имела право на жизнь. Прежняя уверенность девушки ослабла, как только ароматы былого времени коснулись её обоняния. «Вот она дверь! Ну же, стучи в неё!», но Леро чего-то опасалась. Инстинкт самосохранения сработал, когда реальность предстала перед глазами.

Пока Леро бежала, реальность была невидима, были лишь чувства, чувства, чувства. А теперь его величество страх.

Тук, тук, тук, и она прислонилась к двери, с надеждой услышать глухие шаги, но в доме находилась лишь тишина. Тук, тук, тук, и тишина уже дарила облегчение. «Но почему?», – спрашивала Леро саму себя и поражалась, ведь она так радовалась голосу художника, а сейчас рада, что за дверью тишина. – «Неужели, настолько переменчива надежда?!».

Тук, тук, тук, тук, тук, тук, тук! Вновь тишина, но пальцы дёрнули ручку, и дверь распахнулась, как и в прошлый раз.

Только, внутри всё было не так.

Слишком темно, в доме слишком темно, и эта темнота не похожа на тьму, да и темнотой её сложно назвать. Ноги переступили через порог, рука попыталась включить свет, но лампочка повела себя странно. Свет чего-то боялся и не отходил от лампочки ни на шаг – она светилась, но не освещала комнату.

Леро стало страшно, но до чердака путь не длинный. Девушка попыталась включить фонарик на телефоне, но темнота поглотила и его свет. Пришлось идти на ощупь и по памяти. Хоть она была в этом доме лишь раз, из памяти не стёрлось его извилистое содержимое.

–Арлстау, ты здесь? – спросила она тихо, подойдя к двери, ведущей на чердак, но никто ничего не ответил.

Толкнула дверь, раздался скрип, и Леро схватили за волосы, и лицом ударили о край стола, оставив на щеке рубец.

Свет так и не зажёгся. Темнота так и не исчезла. Глаза мало, что запомнили, но перед тем, как потерять сознание, Леро увидела знакомый силуэт, и в голове звучало лишь одно: «Ты совершил ошибку!» …

***

Жизнь человека может полностью измениться абсолютно каждой своей составляющей только в двух случаях: если он сам того пожелал и готов ради этого на всё или, если кому-то ударила в голову необходимость поменять чужую жизнь, в силу своих или чьих-то резонов.

В первом случае ты сам подготавливаешь почву для дальнейших изменений – одно вычёркиваешь, другое добавляешь, третье разбавляешь. В такие моменты ты уверен, что, наконец-то, всё делаешь правильно. Не что-то одно, а именно всё меняешь в своей жизни, говоря себе: «Да, я готов! Я совершенно готов к новому этапу жизни!», и, как по взмаху волшебной палочки, жизнь твоя меняется, и изменения такие, какие сам себе желал. Идеально, если бы было всё так просто, но не просто изменить свою жизнь полностью.

Во втором случае, когда кто-то изменил тебе жизнь, будь то обстоятельства или человек, ты можешь быть не готовым к этому, и вопрос «Когда ты сдашься?» становится лишь заложником времени. Если сдашься, то всё, это твой конец, и не будет второго шанса, потому что это не ты решил изменить свою жизнь, а за тебя решили…

Иллиан погиб, не потому что не был готов к войне, о которой весь век люди не знали. Он погиб, потому что закончена его битва. Он сделал всё, что мог, что было в его силах. Он оказался способен на подвиг и на жертвенность, но об этом никто не вспомнит, потому что не кому написать историю о нём, потому что никто его не любил.

То, что художник не смог по-человечески попрощаться с отцом, терзало его душу. Даже не смог