— Итого, — подвела итог Ковалева. — Прахов нашел в Кирилловских пещерах нечто вроде палицы Ильи Муромца, и его жена попросила, чтобы он отнес святыню в монастырь. Примерно в то же время Врубель влюбился в жену Прахова и…

— Написал Катин портрет для Кирилловской церкви.

— Не портрет, а образ для иконостаса! И она вовсе не Катя. Она — блондинка!

— Как будто Катя не может быть блондинкой…

— И вообще, он хотел написать ее с меня!

— Может, еще и напишет, — вежливо съехала Чуб. — Кате по фиг, а тебе приятно. Только не знаю, стоит ли писать Божью Мать с ведьмы?

— Мы — Киевицы!

— Все равно Васнецов считал, что это плохо, — заупрямилась плененная густоголосым художником Даша. — И очень осуждал Эмму за то, что она спровоцировала Врубеля…

— Она хотела ему помочь! — встала на защиту любви своей любви Ковалева. — Она была очень искренней, порывистой, живой и не совсем управляемой! Как ты! Но верной и верующей женщиной.

— И дочь ее, с которой Нестеров чуть Варвару не написал, — тоже! Очень верующей, — саркастично скривилась Чуб. — А по-моему, им просто прославиться хотелось. Воображали из себя бог знает что. Я спать с тобой не буду, поэтому ты святую с меня напиши! — изобразила она выламывающийся светский лепет. — И к Васнецову твоя верующая тоже подъезжала. Ей одной иконы было мало! Ведь Кирилловская где-то на задворках, рядом с психушкой. А Владимирский — центрее не бывает. И Божья Матерь там на всю стену до потолка. Только он ей во! — Даша выбросила вперед левую руку с агрессивно сжатым кулаком и хлопнула себя правой ладонью по запястью (хотя Виктор Михайлович Васнецов наверняка высказал свой отказ в куда более уважительной форме).

— Твой Васнецов — ортодоксальный христианин! — неприязненно гавкнула Ковалева. — Он потомственный священник. Должен был приход получить, если бы из семинарии в академию не ушел. Он — ретроград!

— Нет, он — настоящий! — восстала Даша. — И его Мария — настоящая и от смерти его спасла. И сегодня ночью Владимирский от пожара — тоже! И в войну. И я в это верю! А Врубеля его Мария погубила. Хочешь знать, когда у него крыша поехала? Так я тебе скажу: как только он ее портрет из Венеции привез! Она получила, чего хотела, и тут же ему от ворот поворот дала! А он «ушел в провал». А как вышел, кинулся демонов писать!

— Так вот, о «Демоне», — угрожающе начала Маша, разозленная Дашиной безапелляционностью. — Первого «Демона» Врубель написал в Киеве!

— Я знаю.

— Откуда?

— Думаешь, я совсем дура?! — нелогично возмутилась «совсем дура». — Я, между прочим, Глиэра закончила. И мы там оперу Рубинштейна «Демон» проходили. И препод рассказывал: увидев ее постановку в Киевском оперном, Врубель и написал первого «Демона». А «Демон» — это тебе не «Мишки в сосновом бору». Его весь мир знает. Видела «Интервью с вампиром»? Так там Бред Питт и Антонио Бандерас выясняют отношения на фоне «Демона» Врубеля. Круто?

— Круто, — скупо согласилась Маша, «Интервью» не видевшая, Питта не идентифицировавшая и не считавшая, что статус голливудского задника — признак художественной крутизны. — Только опера тут, прости, ни при чем! И Прахова тоже. Потому что это не Лермонтовский — это наш Демон. Миша знал его. И назвал мне его имя — Дементий Киевицкий. К. Д.! И это…

Она резко вздохнула, заранее сожалея о тишине, которая разорвется сейчас от Дашиного негодующего крика, и завершила, убежденно и беспардонно:

— Наш парень с кольцом. Тот самый!

— Наш парень? — сощурилась Чуб. — Но это уже полная хрень! Он во-още не похож на «Демона»! И зовут его во-още Ян!! Я не рассказывала, было не до того. Но я встречалась с ним сегодня в клубе. И он мне все, абсолютно все объяснил! У него папа — крутая шишка и заставляет его в мэрии работать. А в рабочие он пошел ему назло. И понятно, что не навсегда.

— Но я видела его.

— Кого ты видела?! — взвыла Даша. — Когда?! Сто лет назад? Да мало ли похожих людей!

— А кольцо…

— И похожих колец — валом! Ты все время на него ехала! С самого начала! Вот тебе и померещилось…

— Я могу поклясться!

— Лучше не надо. А то поссоримся! — угрюмо пригрозила Землепотрясная, глядя на нее глазами человека, готового немедленно вычеркнуть собеседника из своей жизни. — Запомни раз и навсегда, Маша, — это закон: никогда не гони на парня своей подруги! До тех пор, пока она сама не начнет на него гнать. Потому что, когда дело упирается в парня, подруги кончаются!

— А разве он уже твой парень? — погасла та.

— Уже! — грозно рявкнула Чуб. — Короче, — демонстративно сменила она тему, — дело к ночи, и мы в полном тупике. Зря наряжались! Только взопрела под этим мотлохом вся. Единственная полезная информация — моя. Про палицу. И про клад. Он до сих пор там! Но от этого ничего не меняется. Спасибо, хоть время остановилось… И тебе предложение сделали. Мир твой, выходит, по боку? — бурчливо уточнила Даша.

Маша наморщила губы и слезно затрясла головой сначала отрицательно, потом согласно.

— Я знаю, это плохо… Сначала с одним, потом с другим. Так некрасиво получилось. Нужно было ему сразу сказать, что я его не люблю… Но я так привыкла, что люблю его, и у меня не было ни секунды, чтобы подумать, что я не люблю его на самом деле. И если он действительно меня любит, то… Права была мама, я проститутка конечная!

— Конченая, — миролюбиво поправила Даша. — И никакая ты не проститутка. Тебе до нормальной проститутки еще расти и расти. Если хочешь знать, он…

Но ее уже дозревшее признание в преступлении «по неосторожности» прервал невежливый черный телефон. И к Машиному ужасу и стыду, глухой голос преданного ею Мира попросил ее спуститься за ним в подъезд.

— Мамочки… — заскулила испуганная Маша.

— Ладно, — окончательно успокоилась Даша. — Готовься. Я за ним схожу. — И добавила примиряюще: — Для чего еще нужны подруги?

— Стой… — заискивающе пискнула Ковалева. — А как ты думаешь, Миша мне предложение по-настоящему сделал? Он же ее любил… А я так, просто подвернулась? — слезно спросила она, моля об опровержении.

— И в голову не бери! — немедленно доказала свою дружбу Даша. — У него к ней была психопатологическая любовь, — безбожно исковеркала медицинский термин она. — От такой сейчас лечатся! Эта Прахова ему совершенно не подходила! Он же дерганый, ломаный — таким только в вате лежать. А ты и есть — вата!

— Правда? — обрадовалась сомнительному комплименту Маша.

— Поверь, я знаю, что говорю! — заверила ее Даша Чуб.

* * *

Мир даже не спросил о происхождении Дашиного монашеского балахона, лишь скользнув по нему запертым черным взглядом. Учитывая, что первый раз он увидел Чуб в рванье, а второй — закутанной во флаг, он, верно, успел смириться с ее вызывающей экстравагантностью в стиле «гегемон вульгарис».