— А если нет… Придется начинать все по новой. Только я пока не знаю как.

Валера заглянул в пустую банку:

— И вечный бой, покой нам только снится. Надо было с тебя больше денег брать.

— Дурачок, — Даша рассмеялась. — Да если все получится, Богдан тебе пенсию пожизненную назначит. Будешь как сыр в масле кататься.

— Ой, да не смеши ты меня, — скуксился Валера. — Тут бы хоть в живых остаться. Без каленого железа в ж… Нуты поняла. Так какие у тебя планы?

— Я же сказала — еду в Киев.

— А паспорт? Куда мне визу-то ставить?

— А, черт! Тогда придется жить у тебя. Пока не сделаешь.

— А, черт!

Даша не выдержала и рассмеялась:

— Обещаю хорошо себя вести. Кроме того, у меня много дел, так что ты меня почти не увидишь.

— Очень на это надеюсь, — вздохнул Кудрявый. — Так ты готовишь обед, или я еще чипсы достаю?

— Не переживай, будет тебе и кролик, будет и свисток.

Миллер встречал гостью на пороге квартиры. Протянув руки, он схватил холодные ладошки молодой женщины и с чувством приветствовал ее:

— Как я рад вновь увидеть вас в своем доме, милейшая Дарья Николаевна! Проходите, проходите скорее. Да не снимайте вы обувь…

Знай добросердечный хозяин, что творится с ее ногами, он бы такого не предложил.

— Нет, уж лучше я разуюсь. — Даша с трудом развязала разбухшие шнурки. — Ботинки насквозь мокрые. На улице снег с дождем, в лужах утонуть можно.

— Марья Сергеевна!

Из кухни недовольной павой выплыла Маневич. Даше она едва кивнула.

— Марья Сергеевна, дайте нашей гостье что-нибудь теплое на ноги и сделайте-ка нам чайку. С малиновым вареньем.

Не издав ни звука, домработница достала из стенного шкафа большие войлочные тапки, расшитые не по сезону веселым летним узором, бросила тапки на пол и, сохраняя все ту же недовольную мину, молча удалилась.

Даша скинула промокшие ботинки, залезла в теплый войлок, мысленно поблагодарила небо и поспешила в кабинет хозяина.

— Генрих Рейнгольдович, мне необходимо с вами серьезно переговорить.

Старый генеалог лихо, по-рокерски, развернулся на своем кресле-каталке.

— Да, да, слушаю вас.

Присев на краешек стола, Даша некоторое время собиралась с мыслями. Она хоть и готовилась всю дорогу, но так и не решила самого главного: с чего начать. Поэтому начала с эмоций.

— Если бы вы знали, Генрих Рейнгольдович, какие потрясения мне пришлось пережить за те два дня, что мы не виделись. Настоящий шок! Я нашла правнука Галины Новикой-Вельбах.

Миллер издал глухое восклицание.

— Ваш друг оказался совершенно прав: вторая жена моего деда была актрисой и красавицей необыкновенной. И у нее дейстнительно был сын. Только, Генрих Рейнгольдович, — тут Даша понизила голос и приложила руку к груди, — я вас очень прошу, пока никому ни слова, даже самым близким людям. Старый генеалог лишь покачал седой головой:

— Я бы, может, и рад с кем-нибудь поделиться, да не с кем. Как сказал поэт; «Одних уж нет, а те далече…» Я, голубушка, совсем один.

— А как же ваша дочь? — невольно вырвалось у Даши. Она туг же пожалела о своей бестактности.

Миллер погрустнел, снял очки и долго протирал их замшевой тряпочкой.

— У дочери семья. Они много работают. Вы ведь знаете, что такое переехать в другую страну. Я по мере сил помогаю им, но… Из Германии звонки дороги. А письмо… Его надо написать, отнести на почту. А времени мало.

От жалости к несчастному брошенному калеке защемило сердце. И в то же время захотелось сказать пару ласковых его бесстыжей дочери, которая не может оторвать свою задницу, чтобы послать отцу хотя бы открытку.

— Да, конечно, со временем сейчас тяжело. — Даша опустила голову, ей не хотелось, чтобы старик увидел как блестят ее глаза. — Ничего, все придет в норму. Вот внуки подрастут, будут вам по Интернету и письма слать, и фотографии. Еще надоесть успеют.

Миллер немного приободрился. По крайней мере сделал вид.

— Да-да, конечно…

— Кстати, об Интернете. Именно с его помощью мне удалось выйти на нужного человека, — поспешила Даша сменить тему.

— Вы имеете в виду внука Николая Андреевича?

— Правнука.

— Рассказывайте все по порядку. Только… Дарья Николаевна, голубушка, не сочтите за стариковское занудство, но не будет ли вам удобнее и кресле?

Веснушчатые щечки покрыл румянец смущения.

— Извините, Бога ради…

— Ничего, ничего.

Извинившись еще раз, Даша слезла со стола, перебралась в кресло и вкратце поведала о том, что ей удалось узнать и пережить за эти несколько дней. Миллер слушал очень внимательно, покачивал головой, время от времени подавая одобрительные реплики.

— Да вы молодец, голубушка! Вы просто молодец…

— Ну что вы, Генрих Рейнгольдович, — не без ложной скромности отмахивалась Даша. — Если бы не вы, я бы и с места не сдвинулась.

— Ну уж, ну уж… — засмеялся старый генеалог. — А впрочем, спасибо. — Глаза его лучились добрым стариковским светом. Так, значит, вас можно поздравить: с поставленной задачей справились на «отлично».

Молодая женщина тяжело вздохнула, показывая, что она настроена не столь оптимистично.

— Увы, пока поздравлять не с чем.

— Как же так? А Титаевский? Вы ведь нашли его… Даша все еще колебалась. Больше всего она боялась неосторожной фразой испугать человека, которого могла взять в союзники.

— Понимаете, Генрих Рейнгольдович, все не так просто. Это вообще очень странная и запутанная история. Не все в ней гладко, как на первый взгляд кажется.

— Что конкретно вас беспокоит? — Миллер посерьезнел.

— Многое. Например, в каком именно году родился лай Вельбах-младший. У его правнука, к сожалению, нет на этот счет никаких данных.

— А зачем вам это надо?

— Как — зачем? Необходимо точно знать: являлся сын Галины так же сыном Николая Андреевича, и если да, то насколько законным. То есть был ли их брак зарегистрирован раньше, чем родился ребенок.

Лицо Миллера приняло удивленное выражение:

— А в чем же здесь проблема? Полагаю, сведения эти труда проверите в ЗАГСе…

— В каком? — улыбнулась Даша. И поскольку генеалог не понимал, в чем дело, пояснила: — Личное дело моего деда из архива пропало, и сейчас я понятия не имею, в каком именно месте на Дальнем Востоке он проходил службу, когда познакомился с Галиной. Неизвестно, где и когда они зарегистрировали брак и рождение сына. Если, конечно, сын был общим. Теперь уже улыбался Миллер.