Я его спрашивал: "Почему ты снял контору на бульваре Осман? Это же безумно дорого".

- Адрес, А.В. (иногда он звал меня по инициалам - А.В.), важен адрес. Контора в пригороде Парижа мне обойдется в десять раз дешевле. И когда туда придет клиент, он предложит контракт на тридцать пять тысяч. Тот же клиент, придя ко мне на бульвар Осман, предложит контракт на два миллиона.

Конечно, это только для меня была наука за семью печатями, для любого бизнесмена - элементарная азбука. Но Сережа, сняв контору на бульваре Осман, вытащил все из заначки, за второй месяц loyer ему нечем было бы платить. Кто бы еще так рискнул? Какой финансовый авторитет такое порекомендует? Сереже оказалось достаточно одного месяца, чтобы развернуться. Он подписал контракт на полмиллиона.

Он рисковал. Он все время рисковал и выигрывал. Он ставил себе вроде бы недостижимые цели, и у него получалось.

Разумеется, смешно сравнивать, не те масштабы, однако я сравнивал взлет Сережи с итальянской кампанией Бонапарта. Тогда будущий Император побеждал играючи, вопреки всем военным доктринам, он выигрывал даже на своих ошибках. Но Бонапарт был генералом, профессиональным военным, и в его активе уже значился блистательный штурм Тулона.

А я случайно наблюдал, как Сережа принимал у себя на бульваре Осман советскую делегацию во главе с министром. Беседовали на равных. Ну кто этому научил мальчишку, у которого за спиной была лишь среднеобразовательная школа?

Эмигрировав во Францию, он расклеивал афиши, перебивался работой "по-черному", относительно стабильный заработок у него появился после того, как он окончил компьютерные курсы.

И сначала недостижимой целью была для Сережи моя дочь. Он слышал, как я ее иногда называю, и повторял за мной: "Ваше Высочество, не изволите ли?.."

Ее Высочество упорно отбрыкивалось, отказывалось изволить.

Уломал, упросил, добился.

И принцесса наивно поверила, что навсегда останется для милого скромного мальчика Ее Высочеством, а мальчик, устроившись в страховую компанию (есть все же разница между страховой и итальянской), будет прилежным клерком и приходить домой в семь вечера.

И вдруг он пустился в самостоятельное плавание, сделал ставку на торговлю с Москвой, где пропадал месяцами.

"Его испортили большие деньги, - говорила моя дочь, - ты не видел, папа, как в Москве около него вьются холуи, вьются и раболепствуют, а я это видела".

Потому она искренне обрадовалась, когда Сережа прогорел, подумала, что отныне все будет, как раньше, она снова станет главной в его жизни, она и Анька.

Да, Сережа упал, больно ударился, но не разбился. Теперь он работал дни и ночи, наверстывая потерянное. И эту его работу моя дочь ценила и всячески ему помогала, это ей казалось нормальным. Как-то она дала мне прослушать кассету, на которую он диктовал технический перевод. Сразу после последней фразы раздался мощный храп. "Он диктовал до пяти утра, - с гордостью комментировала дочь, - и уснул тут же за столом".

Я никогда не спрашивал Сережу, чем он занимается и почему фрахтует самолет за сорок тысяч долларов, чтобы прилететь на пару часов в Берлин или Женеву. "Кто не любит спрашивать, тому не соврут". И моя дочь, в какой бы стадии отношений она ни была с Сережей, никому не рассказывала о его делах. Во время того разговора в кафе, о котором я вспоминаю, Сережа сам много говорил о банковских операциях, о танкерах, сухогрузах, о том, что пора уходить из России (там становится опасно вести бизнес), о своих связях с крупнейшими финансистами Америки, Израиля, Арабских Эмиратов (очень удивлялся, что мне неизвестны их имена), о планах внедрения на рынок Юго-Восточной Азии - я пропускал все это мимо ушей (Биржа, импорт, экспорт - абракадабра для моего слабого ума), я просто им любовался. Большому кораблю - большое плавание! Правда, моя дочь предупреждала: "Папа, все, что говорит Сережа, дели на двадцать". Но даже если разделить на двадцать...

- Если ты сколотил себе такое состояние, остановись, отдохни. Пользуйся благами жизни.

Он посмотрел на меня очень внимательно:

- А что прикажете делать, А.В.? Перетрахать всех телок? Скучно. - (Это он мне говорил, отцу его жены. Увы, ни для кого уже не было тайной, что у Сережи букет топ-моделей, а у Ее Высочества - Идеальный Вариант...) - Мне интересно то, чем я сейчас занимаюсь. Представить себе не можете, как интересно. По сравнению с этим рулетка - игра в подкидного дурака. Знаю, что я рискую. Я сижу на переговорах и чувствую: меня фотографируют скрытой камерой. Проверяют.

Вот эти слова меня насторожили. Да, я отстал от нынешних темпов, науку бизнеса мне не постичь, но все-таки кое в чем я еще разбираюсь и понимаю, когда и для чего снимают скрытой камерой.

И я чуть было не сказал: "Сережа, я не смогу тебе помочь. Не смогу тебя выручить. Ведь я ушел из Системы".

Не сказал. Не имел права этого говорить. Никто из моих близких не догадывался, что я был в Системе. И предложение о помощи в сослагательном наклонении звучало бы как попытка продать прошлогодний снег. В ответ молодой преуспевающий бизнесмен только бы рассмеялся...

Они нажали на гашетку автомата и решили, что поставили точку. Та-та-та-та. Очередь прошила стеклянную дверь. Та-та-та-та. А получалось многоточие. Неужели они думают, что я это забуду? Что они уйдут безнаказанно? Что заткнули мне рот пенсией?

Леди и джентльмены, месьедам, господа-товарищи или как вас там? продолжение обязательно и неотвратимо последует.

* * *

Вечером я пошел в центр города кратчайшей дорогой, чтобы успеть купить новую телефонную карту до закрытия табачного киоска. Налетел ливень, и я спрятался в телефонной кабине. Как-то сразу стемнело. Капли барабанили по стеклу, а при сильном порыве ветра - били шрапнельным зарядом. Глупо торчать в кабине и не звонить, но старой карточки хватит минуты на три. Разговаривать три минуты - еще глупее.

Дождь не собирался утихомириваться. Набрал номер Лос-Анджелеса. Слава Богу, секретарша в момент соединила меня с Дженни.

- Ку-ку! Ты заказала билеты на самолет? Говори быстрее, у меня кончается карта.

- Дай мне номер твоей кабины. Я перезвоню. Не спорь. Разговор будет долгим.

Я всегда за долгий разговор. Тем более что при такой погоде ни одна собака не станет топтаться возле будки, намекая, дескать, месье, просьба закругляться. Никакой хозяин в такую погоду собаку на улицу не выгонит. Однако мне не понравилась интонация.

Аппарат утробно загудел. Я снял трубку.

- При-и-вет! Как дела?

...Вроде бы тон нормальный.

- Порядок. Плаваю. Гуляю. Молодежь отбивает у меня хлеб, в том смысле, что все заботы о детях взяла на себя. В общем, веду паразитический образ жизни, который, естественно, должен вызывать активную неприязнь у рабочего класса в Лос-Анджелесе.

- Что это за шум?