Также он никогда не говорил о своей сестре Густе и ее муже Максе – они оставались в Вене до декабря 1939 года.

Я почти ничего не знал о трех дочерях Густы и Макса – старшей Дейзи, младшей Эдит и средней, которую тоже звали Герта. Знал только, что они успели покинуть Вену в сентябре 1938 года, поселились в Палестине и еще в 1950-е годы мама поддерживала переписку с двумя из них.

Когда мама собиралась вместе со мной во Львов, в первую мою поездку, она вспомнила и про своих кузин, племянниц Леона, «которых давно уже нет». У двух из них, у Эдит и Герты, были дети – может быть, попытаться их отыскать? У меня же осталось смутное представление об этой ветви семьи, и более ничего.

Но теперь я захотел найти их и выслушать их истории. По цепочке имен и старых адресов я постепенно вышел на Дорона, сына Герты, средней дочери Густы и Макса. Дорон жил в Тель-Авиве и преподнес мне сюрприз: его мать, племянница Леона Герта, была жива и благополучна, она обитала в доме престарелых поблизости от сына и с дивным видом на Средиземное море. Живая и деятельная дама девяноста двух лет каждый день играла в бридж и разгадывала не менее двух немецких кроссвордов еженедельно.

Одна лишь беда, предупредил меня Дорон: мать решительно отказывалась обсуждать с ним довоенные события, не желала ничего рассказывать о жизни в Вене до декабря 1938 года, когда она уехала. Он почти ничего не знал об этом периоде. «Загадка», – так он выразился. Но, насколько я понимал, Герта оставалась единственным живым человеком, кто знал Малку и Леона в Вене, кто мог бы что-то о них помнить. И, хотя она не желает говорить, быть может, удастся пробудить ее воспоминания. Возможно, Герта расскажет что-то о свадьбе Леона и Риты весной 1937 года или вспомнит, как годом позже появилась на свет моя мама или как сама она уехала из Вены. Она могла бы пролить свет на многие обстоятельства жизни Леона в Вене.

Тетя согласилась встретиться со мной. Согласится ли она разговаривать о том времени – этот вопрос оставался открытым.

Две недели спустя я в сопровождении Дорона стоял перед дверью жилища Герты Грубер в Тель-Авиве. Дверь открыла крошечная, прекрасно сохранившаяся женщина с великолепной копной крашеных рыжих волос. К нашему приходу она нарядилась в накрахмаленную белую блузу, щедро наложила на губы темно-красную помаду, коричневым карандашом подчеркнула брови.

Я провел два дня в компании Герты, в окружении семейных фотографий, документов и картин Вены 1930-х годов. Документы и снимки я привез с собой из Лондона, чтобы пробудить память моей собеседницы. У нее тоже нашлись кое-какие документы, в том числе маленький альбом с фотографиями, которые по большей части были мне незнакомы.

Первый снимок был сделан в 1926 году, когда Герте было шесть лет и она впервые пошла в школу, – она сфотографирована у входа в винный магазин Макса. Лето 1935 года, каникулы на Балатоне. Зима 1936 года, поездка всем классом на лыжный курорт Бад-Аусзее. Красивый мальчик-ухажер, фотография 1936 года. Следующее лето – с друзьями в поле посреди Южного Тироля, собирает цветы. Выходные в Деблинге, поездка в Югославию, на Адриатическое море, – 1937 год. Снова в Вене, в городском парке, возле лодочного пруда, начало 1938 года, перед аншлюсом. Благополучное и счастливое отрочество.

А потом нацисты захватили Австрию, присоединили ее к Германии, та прежняя жизнь оборвалась. На следующей странице я увидел семейную фотографию: Герта с родителями и сестрами перед отъездом из Вены. И бабушка Малка тоже была на этой фотографии, но скоро она останется одна. Дальше страница, на которой Герта проставила дату – 29 сентября 1938 года, тот самый день, когда она покинула Вену. Вместе с младшей сестрой Эдит она проехала на поезде из Вены до Бриндизи на юге Италии. Там они сели на корабль, доставивший их в Палестину.

Между страницами альбома была всунута фотография ее кузины и тезки, единственной дочери Лауры, сестры Леона. Я никогда раньше не видел эту девочку – очкарик, лицо тревожное, она стояла на улице рядом с куклой, у куклы длинные косы, и она, как и девочка, в шляпе. Герта, которая осталась в Вене, в последний момент изменив свое решение, Герта, которая не смогла расстаться с матерью – или мать с ней, не отпустила ее с мисс Тилни. Через два года они обе, и мать, и дочь, погибли в гетто Лодзи.

А вот и фотографии Леона в день свадьбы – только Леона, без невесты, снимок сделан в известной студии «Симонис». Четыре фотографии моей матери в Вене, в первый год ее жизни, на руках у Малки. Незнакомые мне трогательные снимки. Малка выглядит усталой, лицо измученное.

Отношение Герты вернее всего называть нейтральным. Она не была рада видеть меня, не была и удручена встречей. Просто признала факт моего присутствия. Она помнила дядю Леона, охотно говорила о нем, даже с энтузиазмом, глаза ее загорелись.

Герта Розенблюм (кузина Герты Грубер). Около 1938

– Да, – сказала она, – я знаю, кто ты: ты его внук.

Но и это была констатация факта, без какого-либо сопутствующего чувства. И в целом за два дня, что мы провели вместе, Герта ни разу не выразила радости, или грусти, или какой-либо промежуточной между этими крайностями эмоции. И еще одна странность: за долгие часы, что мы провели вместе, Герта не задала мне ни единого вопроса. Почти сразу выяснилось, что Герте ничего не известно об участи ее родителей. Она знала, что они погибли, но не ведала, как и когда. Я спросил ее, хочет ли она знать, что с ними произошло.

– Ему это известно? – вопрос Герты был обращен не ко мне, а к ее сыну. Она, казалось, была застигнута врасплох перспективой получить новую информацию.

– Говорит, он знает, – ответил Дорон. Они говорили на иврите, и я лишь по интонации угадывал, как мягко Дорон обходится с матерью.

Я тоже обратился с вопросом к Дорону, хочет ли его мать знать.

– Спросите ее, – пожал плечами Дорон.

– Да, – сказала Герта. Она хотела знать подробности, все до единой.

Много лет отделяло те события, которые я должен был описать, от этой встречи в Тель-Авиве, в маленькой квартире Герты.

– Ваших родителей убили, – сказал я, – семьдесят лет назад, после того как вы и ваши сестры выбрались из Вены.

Обстоятельства сложились против них, чудовищное невезение. Я выяснил, что Густа и Макс забронировали места на пароходе «Уран», который повез их и еще несколько сотен еврейских беженцев по Дунаю к Братиславе и Черному морю. Там они рассчитывали пересесть на судно до Палестины.

«Уран» покинул Вену в декабре 1939 года, но совпадение неблагоприятных обстоятельств, природных и рукотворных, ледостава и оккупации, преградило ему путь. К концу года судно добралось до Кладово, города в Югославии (ныне Сербии). Дальнейшему продвижению помешала отчаянно холодная зима, река замерзла. Эту холодную зиму Густа и Макс провели на борту битком набитого парохода – несколько месяцев, до весны, пассажирам не разрешалось его покидать. Затем их отвезли в лагерь под Кладово, и там они провели еще несколько месяцев. В ноябре 1940 года они сели на другой корабль, который возвращался в Вену, и доплыли по Дунаю до города Шабац поблизости от Белграда. Там они и находились в апреле 1941 года, когда Германия напала на Югославию и оккупировала ее. Там они и остались{550}.