— Почему это дети носятся, будто пикирующие бомбардировщики? — спросил Джерри, пытаясь взять класс хоть под какое-то подобие контроля.

— Я накормила их конфетами, включила громкую музыку и довела до буйного помешательства, — спокойно объяснила Тесс.

— Наверное, глупо спрашивать у тебя, зачем ты это сделала во время занятий йогой.

— Глупо, но я все равно тебе скажу. Это мой последний урок. Я сложила с себя все преподавательские полномочия.

Джерри не мог скрыть своего разочарования из-за того, что теперь ему не придется так часто сталкиваться с ней в учительской.

— Это чтобы со мной не видеться? — нервно спросил он.

Тесс улыбнулась ему:

— Типичный мужчина, думает, будто все из-за него! Нет, просто я хочу попробовать что-то другое, чувствую, что нужно как-то изменить свою жизнь.

— У тебя есть какие-то планы на будущее? — спросил Джерри, пристально рассматривая тыльную сторону своей руки.

— Да, — серьезно ответила Тесс. — Я подумываю о том, чтобы выкрасить волосы в розовый цвет.

Джерри дружески похлопал ее по руке. Тесс стало приятно, когда он прикоснулся к ней.

— Ну, это явно из области ужасных новостей. А что еще?

— Еще только одно. После этого уикенда я ухожу от Макса.

— «А на ней желтые штаны», — распевали дети.

— Надо говорить не «штаны», а «брюки», — машинально поправила Фиона.

Им это понравилось.

— «Брюки, брюки, брюки, штаны, штаны, штаны…» — дружно затянули дети.

— Я уже и забыла, как ненавижу долгие поездки на машине, — простонала Фиона.

— Всего-то двенадцать часов, — заметил Грэм. — В прошлом году мы почти сутки добирались до Тосканы, со всеми остановками.

— Да, но тогда мы дали им лекарства, и поездка не казалась такой долгой.

Фиона как-то купила такое замечательное средство от «медвежьей болезни», которое впоследствии благодарные родители давали детям всякий раз, когда требовалось их немного утихомирить.

— Могла бы дать им немного утром, до отъезда, — сказал Тим.

Фиона посмотрела на него:

— Я оставила это на то время, когда мы сойдем с парома, ведь впереди нас ждет самая долгая часть путешествия. Не могу же я постоянно пичкать их этим лекарством? Какая же, по-твоему, тогда из меня мать?

«Я знаю ответ на этот вопрос, — подумал Грэм, — но лучше бы ты помолчала».

* * *

Милли и Тим слушали «Мадам Баттерфляй», совершенно не обращая внимания на бедлам в задней части машины. Имея четверых самых неуправляемых детей на Западе, они были гораздо более терпеливы, чем родители.

Макс и Тесс ехали в полном молчании. Лара слушала запись о гоблине, который обезглавливает девочек с кудряшками.

Макс хотел было обсудить с Тесс вопрос, хорошо ли слушать такое чувствительной девочке, однако напряженная поза жены давала ясно понять, что она не расположена к разговору.

— Все в порядке? — спросил он, когда она пришла домой.

— А почему должно быть иначе? — отрезала та.

Она ответила вопросом на вопрос, что было плохим знаком. Он благоразумно держал дистанцию, дав ей возможность спокойно собраться. Она с раздражением уложила его чересчур тесные трусы и старомодные носки времен Роджерса и Хэммерстайна[54].

«Наверное, я должна быть поласковее в эти выходные, раз уж собралась расстаться с ним, но не хочу», — думала Тесс всякий раз, как начинала сомневаться, но тут же вспоминала о куче счетов и о Джерри.

— Отличный будет уикенд! — громко сказала Лара, когда они увидели предместья Богнор-Риджиса. — Правда?

Тесс сделала звук погромче.

Фиона и Милли связывались друг с другом каждые два часа. К вечеру они становились все более раздраженными.

— Как там твои? — устало спросила Милли.

Фиона вздохнула:

— Их либо тошнит, либо они угрожают, что стошнит, либо едят столько конфет, которые дала им моя мать, что их стошнит в ближайшее время. А твои?

Милли направила трубку в сторону своих окончательно разошедшихся отпрысков, которые орали как оглашенные.

— Пальцы пока никому не отрезало, да и язык еще никто не проглотил. У нас все отлично.

Фиона закрыла глаза, задумавшись о перспективе отдыха с этой неукротимой четверкой. Это не предвещало ничего хорошего, если иметь в виду ее намерение серьезно поговорить с Грэмом. Но ничто не могло остановить ее перед тем, чтобы тайное сделать явным.

— Я еще никогда не останавливалась в кемпинге, — пробормотала Тесс, когда они въехали в ярко раскрашенные ворота.

Это была другая страна, самостоятельная республика, отрезанная от внешнего мира. В буклете было написано, что им не нужно будет за чем-либо выезжать отсюда: все, что только может понадобиться отдыхающим, имеется в границах кемпинга. «Нет, не все», — грустно подумала Тесс, глядя на Макса, который вмиг станет таким беспомощным, когда она объявит ему о своем намерении покинуть его.

Тесс оглядела прицеп, ставший последним пристанищем их пока полной семьи. Ларе он точно нравился, поскольку был размером с домик Уэнди[55], который стоял во дворе их старого дома. Но Тесс видела перед собой лишь полупустую жилую комнату с тонкими стенами, настолько маленькую, что она могла вызвать приступ клаустрофобии. С глазу на глаз тут не поговоришь.

Она распахнула дверь и потащила Лару на прогулку по кемпингу, отчаянно нуждаясь в глотке свежего воздуха. Макса они оставили разгружать машину.

Территория оказалась на удивление большой и до отказа забитой прицепами. Множество табличек указывали в разных направлениях на бассейны, небольшие площадки для гольфа, танцплощадки, галерею развлечений и на все те места, где можно чем-то заняться и найти товарища по увлечению в любое время дня и ночи. Отовсюду доносились оживленные голоса отдыхающих, и Тесс почувствовала, как ее отчаяние среди всеобщего веселья понемногу отступает.

Когда они проходили мимо игровой площадки, Лара увидела кое-кого из своих знакомых по школе и церкви. Она в восторге бросилась к ним и прокричала: «Я еще никогда так хорошо не отдыхала!» Тесс поймала себя на том, что просто тает при виде дочки, которая так счастлива и не транжирит деньги, не просит невозможного, не тревожится за своих родителей, а просто играет с друзьями.

В последние сутки ее переполняли негодование и горечь; все мысли были направлены на Макса, который страшно предал не только ее. В конечном итоге это он несет ответственность за то состояние дел, которое не позволило им поехать в Прованс со старыми друзьями.