ётуна, но сама ничего не знаешь. Чем ты тогда лучше Одина?!

Тени замаячили за её спиной, но мне было плевать. Один лгал мне, скрывая происхождение и ничего не рассказывая про мать. Гулльвейг сказывалась доброй и обещала помочь, хотя просто дурила голову. Я отвёл её в пещеру хранителя Асгарда, пустил в библиотеку Трудхейма и показал все потайные ходы, и пускай она учила и наставляла, но всё же… Бесконечные секреты и полное уничтожение доверия.

— Что ты ещё от меня скрываешь, тёмная ван? — прошипел я, ощущая, как с пальцев стали срываться языки пламени. — Отвечай!

Злобный и колючий, будто мороз, смех пронёсся по зале, заставляя Андвари отойти в дальний угол, но я не двинулся с места.

— Хорошо-хорошо, — оскалилась Гулльвейг. — Ваны всегда держат слово, — и колдунья, шепча заклинание на древнем языке, открыла портал.

Ураган подхватил нас, закручивая в безумных объятиях. Перед глазами замелькали образы вулканов, полян и пустошей, а над головами будто кричал сокол и слышались людские голоса, но нас всё кружило и кружило, пока наконец смерч не выплюнул меня прямо в снег. Голова гудела, а реальность ускользала с пугающей быстротой. Я осторожно поднялся на ноги, щурясь от сверкающей белизны и оглядываясь: снежное покрывало лежало всюду, похоронив под собой холмы и очертания домов. Холод пробирался под одежду, проходясь по коже дыханием инея и заставляя вцепиться в плечи в жалкой попытке сохранить тепло.

— Где мы? — попытался я перекричать ветер.

За спиной пролегала белесая пустошь, а впереди высилась стена, что ушла на половину в снег. Массивные ворота промёрзли насквозь, как и остатки построек у доходившего до небес забора — кто бы тут не жил, он давно оставил свой дом.

— Ётунхейм, — ехидно бросила Гулльвейг и двинулась сквозь бурю вперёд, заставляя идти следом.

Сквозь завесу урагана очертания размывались и путались, но глаза не лгали: разруха и скорбь поселились в этих местах. Здесь не было ничего, кроме пары обугленных стен, занесённых сугробами и скованных слоями льда. На жестоком ветру развевались знамёна, и я замер: под слоями снега лежали сотни трупов. Синяя иссушенная кожа обтянула тела, глазницы сморщились, а рты застыли в вечном крике. Торчащие из груди пики и стрелы, сломанные мечи и дубины — никто не сжёг останки, а бросил здесь, будто мусор. Все они тянулись к каменной ограде, то ли пытаясь защитить их, то ли жались к ним в поисках спасения.

Гулльвейг окликнула меня, заставляя нагнать её у высоких ворот, что охраняли высеченные из камня два волка, замерших в рыке. Кованные ручки примерзли на смерть, а над арочном сводом высилась надпись, скованная инеем.

— День придёт, луна полная взойдёт, король себя назовёт и в царство своё войдёт, — перевела ван, и тут же ветер озверел.

— Что это значит? — прокричал я, пытаясь перекричать безумство природы, что будто противилась нам и пыталась изгнать.

— Они откроются, если признают тебя королём. Скорее, Локи, дай им вкусить твоей крови, пока не явились гончие волки и метель не похоронила нас заживо.

За спиной закрутился снежный смерч, надвигающийся на нас с бешеной скоростью, а небо содрогалось то ли от ярости бури, то ли от рыка исполинских волков, призванных по сей день защищать Ётунхейм, что медленно выступали сквозь буран. Никогда прежде не видел таких гигантов: их белоснежные головы подпирали небосвод, а клыки угрожающе выступали, желая впиться в нашу плоть. Красные глаза сверкали смертью, и я, не желая больше искушать Норн, вытащил кинжал и приложил окровавленный палец к вратам. Миг, и повисла тишина. И вдруг лёд на вратах пошёл длинными трещинами, распадаясь на осколки у ног. Буран исчез, а петли истошно простонали на всю округу, открывая врата.

— Добро пожаловать домой, Локи Лаувейсон — последний наследник престола, — усмехнулась Гулльвейг, подталкивая меня вперёд.

Глава 21

Ворота захлопнулись за нами, разгоняя ветер по долине, пришпоренной снегом. Высокая стена окольцевала город, выстроенный на склонах горы, уходящей в сумрачные небеса. Буран стих, рёв волков смолк, и можно было спокойно выдохнуть, но лишь на миг, как в памяти всплыли строки, начерченные над аркой. Большая часть рун была скрыта под снегом, и прочесть с первого раза не удалось бы никому — стражи появлялись слишком быстро, а значит ван приходила сюда не один раз. Опять тайны. Она бывала в Ётунхейме, видела его врата и знала, в какой момент привести меня сюда — сегодня было полнолуние.

— Ты не хочешь мне ничего объяснить? — я бросился к Гулльвейг, впечатывая её в стену и прижимая кинжал к горлу. Страх на миг вспыхнул в хвои глаз, как она вновь нацепила на себя уродливую маску цинизма и почти томно произнесла:

— А я должна? — ван накрыла мою кисть, чуть царапая кожу ногтями.

— Ты ведь специально оставила меня с Андвари, зная, что он обязательно покажет свиток и расскажет про мать! Ты рассчитала абсолютно всё и просто игралась, выжидая момента. Фрейр тоже часть твоего плана или вы договорились?! Ты ведь была здесь раньше, так?

Гулльвейг была сумасшедшей: она скалилась, довольно сверкая бешеными глазами, и прижималась к лезвию, будто норовила испытать моё желание причинить ей вред. Ван игралась, забываясь или же блуждая по краю пропасти, не веря, что я действительно мог бы испепелить её или придушить из злости, что клокотала в груди.

— Я же говорила: знания надо собирать по крупицам, Локи, — голос её охрип, а морозный воздух щипал щёки и глаза. — Конечно, я бывала здесь и ждала того самого короля, а когда нашла, то не позволила уйти. Сколько ещё доказательств нужно преподнести на серебряном подносе, чтобы до тебя дошло: ты — ётун, последний законный наследник Ётунхейма. Вот только от родного мира ничего не осталось: оглянись и увидишь, что бывает, когда одноглазый ублюдок решает уничтожить народ из-за зависти и эгоизма. Скажи спасибо Одину, что сейчас ты топчешь вместе со снегом золу, что осталась от тел.

Я обернулся: сожжённые дома зияли дырами, некогда широкие площади были уничтожены валунами, как и большая часть города, а улицы полнились сотнями трупов. Они покоились под слоями снега и инея, золы и крови. Сотни ётунов, асов и людей покоились здесь в вечной мерзлоте, храня воспоминания о собственной смерти: стрелы заставали жертв врасплох, лошади бесновались и давали детей, воины с проткнутыми животами и мечами в груди — все они были здесь. Почерневшие врата и руины хранили память о жаре огня, а обугленные останки словно до сих пор кричали от боли,