— Примерно в половине одиннадцатого, — ответил Аллегро.

— Тогда в его распоряжении было сорок пять минут. В одиннадцать пятнадцать уже постучал Викки и сказал, что посылка у двери. Он ведь мог держать… сердце… в морозильной камере… в больнице. — А сердце Мелани? Оно все еще там?

Аллегро заметил, как в очередной раз мертвенная бледность разлилась по лицу Сары. Он встал.

— Хватит с вас на сегодня. Что, если я уложу вас в постель, а утром мы все обсудим на свежую голову?

Она схватила его руку.

— Все сходится, Джон. Помните тот вечер, когда в мою квартиру пытались залезть? Я позвонила Биллу, а его не было дома.

— Мы спрашивали Деннисона. Он говорит, что гулял с собакой.

— Его кто-нибудь видел?

— Послушайте, Деннисон у нас и так главный подозреваемый. Мы выясним, куда он отправился из больницы.

— А как насчет его алиби на вчерашний вечер? Когда Эмма…

— Поверьте мне, мы и об этом его спросим. Но, не имея веских улик, мы не вправе врываться к нему в такой поздний час и учинять допрос. — Он взглянул на часы. — Уже второй час. Вам необходимо поспать. А я сейчас отправлю кого-нибудь дежурить у дома Деннисона, чтобы нам его завтра не упустить. Вас это устраивает?

Она жалобно посмотрела на него.

— Он там, Джон. Ромео там… ждет своего часа, чтобы вырвать сердце из моей груди…

Он обнял ее.

— Мне так дорого ваше сердце, Сара. Неужели вы думаете, будто я допущу, чтобы с ним что-нибудь случилось?

— Не знаю, в силах ли вы предотвратить то, что неизбежно. Думаю, этого не может никто.

— Трое моих людей дежурят на улице, патрульная машина курсирует возле дома каждые полчаса, а сам я собираюсь расположиться здесь, на этом диване. Обещаю не сомкнуть глаз. Я все равно сова. И, кроме того, вы уже имели шанс убедиться в том, что у меня острый слух, — добавил он уже шутливо. И тут же посерьезнел. — Этот маньяк и на милю не приблизится к вам, Сара. Даю слово.

Она напомнила ему, что Викки находится всего в нескольких ярдах. Или будет находиться, когда вернется домой.

— Да, — сказал он, — но я-то здесь. — Взгляд Аллегро упал на непочатую бутылку виски. — Вы не возражаете, если мы уберем ее подальше? Все-таки телохранителю не пристало выпивать на службе.

Она проследила за его взглядом. Неужели он так подвержен алкогольной зависимости, что даже не ручается за себя, если рядом оказывается заветная бутыль?

— Вы — мой гость, — тихо сказала она.

— Все это не так серьезно, как вы думаете, Сара.

— Откуда вы знаете, что я думаю?

— Я просто рассудил: зачем усложнять себе жизнь, если все можно сделать гораздо проще. Алкоголь — это искушение. Не стану отрицать. Но в последнее время у меня было достаточно искушений. С которыми пришлось всерьез бороться.

Говорил ли он о ней? Неужели она и была тем самым искушением? А может, в нем говорила жалость, а не желание? Она ведь, действительно, сейчас достойна жалости. Но, заглянув в его глаза, Сара увидела в них только нежность. Суждено ли ей узнать когда-нибудь правду о его чувствах? Сара не могла сказать с уверенностью. Она знала лишь правду о себе. По крайней мере, ей так казалось.

Она хотела что-то сказать, но голос ее дрогнул.

— Что такое? — спросил он.

Румянец вспыхнул на ее щеках.

— Я хотела сказать какую-то чушь насчет того, что диван у меня жесткий. — Она чувствовала себя ужасной дурой. И, если она и впредь будет нести такую околесицу, Аллегро очень скоро убедится в этом.

Губы его дернулись в подобии улыбки.

— Похоже, что и впрямь жестковат. Но зато так легче будет бодрствовать.

Сама того не ожидая, Сара выпалила:

— Я не хочу, чтобы вы ютились на диване. Я хочу, чтобы вы спали со мной, на кровати. Если вы этого не хотите, я все пойму. Выгляжу я жутко, да и вела себя сегодня не лучшим образом. Даже заподозрила вас в том, что вы и есть Ромео. Я в полном отчаянии, Джон. И совсем ничего не соображаю. — Она говорила очень быстро, боясь сбиться.

Он обхватил ее затылок и приблизил ее лицо к своему. Их губы почти соприкасались. Когда он заговорил, она словно почувствовала его слова на своих губах.

— Мы оба не в себе, Сара. Я не буду сердиться на вас, если вы перестанете дуться на меня.

Я — в отчаянных поисках гармонии между тьмой и светом. Я вижу, что и ты одержим этой идеей. Наши желания сплетены в кошмаре, которым мы оба живем.

Из дневника М.Р.

Сара лежала на спине на правой половине постели, скрестив руки на груди, не двигаясь. Как в гробу. Поза была, мягко говоря, устрашающей. И все же она не смела шевельнуться. Ее охватило смущение. Сама пригласила Аллегро в постель, и вот теперь, когда он лежит рядом, она поняла, что затащила с собой и все прежние страхи. Ощущение дискомфорта усугублялось тем, что она была совершенно голой. Поддавшись первому порыву, она, войдя в спальню, скинула сорочку. И тотчас пожалела об этом.

— Сара?

Может, ей притвориться спящей? Избавить себя от дальнейшего унижения?

— Извини, Джон. — Она так безумно хотела отдаться ему — да и до сих пор это желание не оставило ее, — но никак не могла решиться на это.

Он лег на бок, подпер голову рукой и теперь смотрел прямо на нее.

— Может, мне лучше перейти в другую комнату?

Она повернула голову. Хотя в спальне было темно, фары проносившихся за окном машин на мгновение выхватывали из темноты его лицо. Сосредоточенное. Усталое. Печать меланхолии, душевных мук и горечи лежала на нем. Но именно это лицо так покорило ее сердце. И сейчас она чувствовала, как бьется оно в томительном ожидании.

Она подождала, пока проедет машина, и, когда их лица снова погрузились в темноту, спросила:

— Что ты все-таки во мне нашел?

— Все то, что тебе самой не видно.

Она положила руку на его голую грудь. Он был без майки, но еще в брюках.

— И плохое, и хорошее?

— Зависит от того, что ты понимаешь под плохим.

— Я не задумываюсь над этим. Просто стараюсь абстрагироваться от плохого.

— Удается?

— Да. Это своего рода искусство.

— Чушь собачья.

Она убрала руку.

— Ты прав. Это попытка самозащиты. Спроси у Фельдмана. Он тебе объяснит. А может, уже объяснил.

— Забудь про Фельдмана.

— Не могу. Он и сейчас рядом, в этой постели. Тень моей тени.

— Я люблю тебя, Сара.