– Если бы вы сказали мне это прямо сейчас, сэр, я был бы вам благодарен за то, что вы понимаете, почему я здесь, а не где-нибудь в другом месте.

Он медленно кивает, стараясь скрыть выступившие на глазах слезы.

– Эван, сынок. Не называй меня «сэр». – Делает большой глоток пива и, взглянув на меня, снова кивает. – Правда, Ноа, скажи, как ты? Я знаю, что твоя мама в больнице, а впереди последний семестр и твой футбол. Я беспокоюсь за тебя. Учитывая, что случилась с Ари, думаю, тебе нелегко. Невозможно жить в таком подвешенном состоянии.

– Я не то чтобы в подвешенном состоянии, сэр… простите, Эван. Просто чувствую себя подавленным и беспомощным.

– Знаешь, а я не уверен, что смогу выполнить условие, которое поставила моя дочь, – ни о чем ей не рассказывать. Для меня очень ценно, что ты держишься. – Он усмехается и качает головой. – Случись что, я бы в первую же ночь запер жену в комнате и рассказал ей все до мельчайших подробностей.

Я тихо смеюсь.

– Да.

Больше всего на свете мне хочется поступить именно так. Я много раз представлял, как рассказываю все Арианне. Но каждый раз представлял так же, как глаза ее наполняются слезами, как в них отражается замешательство, если не ужас, потому что перед ней стоит парень и убеждает ее в том, что она его любит, хотя сама она не сомневается в том, что любит совершенно другого человека.

Нет, я не причиню ей боль ради того, чтобы облегчить себе жизнь.

Поворачиваюсь к мистеру Джонсону:

– Мне несложно ничего ей не рассказывать. Спорт научил меня быть молчаливым.

Это так. На тренировках мне не всегда нравится то, что говорит тренер, но я молча выполняю его указания.

– Но это все-таки не одно и то же, Ноа. – Отец Арианны словно читает мои мысли.

– Да, вы правы. Но то, что ей ничего нельзя рассказать, – не самое сложное. Не это мучает меня.

Он понимающе смотрит на меня и вздыхает.

– Да, сынок.

Мы оба видим, как у воды стоит Ари. Ее волосы развеваются на ветру, она смеется над чем-то, что говорит ей Чейз.

Чувствую, как в груди нарастает гнев, и отворачиваюсь. На моих глазах счастье уплывает от меня, будущее становится туманным. Но для меня главное, чтобы она сама выбрала это будущее, поэтому ни на что повлиять я не могу.

Я здесь, чтобы она вспомнила меня.

Или мне придется отпустить ее навсегда.

– Ты ведь любишь мою дочку? – тихо спрашивает мистер Джонсон, поворачиваясь ко мне.

– Похоже, что не только я. Сомневаюсь, что у меня будет шанс рассказать ей о своей любви.

Мистер Джонсон кладет руку мне на плечо и сжимает его.

– Возможно, стоит рискнуть, даже если тебе кажется, что это не к месту.

Он медленно поднимается на ноги.

– Для меня большая честь видеть тебя здесь, сынок.

– Спасибо, сэр.

Он свирепо смотрит на меня, услышав очередное «сэр», и я нервно смеюсь.

В этот момент из дома выходит Мейсон. Он видит нас, потом видит Чейза с Арианной и хмурится.

Мистер Джонсон хлопает сына по плечу и говорит:

– Пойду приглашу жену на ланч. Увидимся, мальчики.

Он уходит, а те двое, что ворковали на пляже, неторопливо возвращаются обратно к дому. Чейз что-то говорит, и Ари, прикрыв ладошкой рот, хихикает.

Я вздрагиваю – меня пугает интонация счастья, звучащая в этом смехе, и то, что счастлива она не со мной.

– Дерьмо, – вздыхает Мейсон, и мы смотрим друг на друга. – Что думаешь, чувак?

– Думаю, как доказать девушке, которая всю жизнь любила одного парня, что этот парень не тот, которого она любит на самом деле.

Мейсон смотрит на сладкую парочку, и в его взгляде читается злость.

– Фигня все это.

Он бросается вперед, но я хватаю его за запястье.

Он щурится, глядя на меня.

– Ноа!

– Пообещай мне кое-что.

Мейсон хмурится:

– Ни за что.

– Мейсон, пожалуйста!

Он со злостью топает ногой.

– Ну что?

– Когда он ей скажет, что передумал, что хочет быть с ней, не вмешивайся.

– Ты рехнулся окончательно? – Мейс с удивлением таращится на меня. – Ты серьезно?

– Ты ведь не хочешь навредить ей. А если станешь беситься, именно этого и добьешься.

– Ты думаешь, меня злит, что мой лучший друг ухаживает за моей сестрой? Может быть, раньше именно так и было, но сейчас главная беда не в этом. Я не поэтому хочу им помешать. Я хочу вернуть ей ту жизнь, которую она потеряла. Ты же понимаешь, о чем я?

– Конечно, понимаю, не сомневайся. Но нужно поступить правильно. Это ей поможет.

– Только ты в состоянии ей помочь.

– Мейсон!

– Она любит тебя, брат! О чем тут еще рассуждать?

– Говори тише, – предупреждаю я, но уже поздно.

Ари слышит вопли близнеца и поворачивается в нашу сторону.

Она неуверенно переступает с ноги на ногу, заправляет прядь волос за ухо и прикусывает нижнюю губу.

Я вижу, как вздымается ее грудь, она не отводит взгляда.

Она вообще не двигается.

И смотрит она не на Мейсона. Смотрит она на меня.

– Посмотри на нее, Ноа! – отчаянно шепчет Мейсон. – Просто… черт, посмотри на нее. Это написано у нее на лице, а она даже не подозревает об этом. Она влюблена в тебя, парень. Не дай ей потерять то, о чем она всегда мечтала и что наконец обрела.

В горле у меня встает комок, я сглатываю его. Но когда я отвечаю Мейсону, мне не удается скрыть смятения в голосе:

– Сейчас она считает, что любит его. Только он ей нужен. Пусть она сама разберется, что чувствует на самом деле.

Мейсон, явно разочарованный, проводит рукой по лицу.

– Скажи, почему?

– Потому что ты ведь сам говорил, она чувствует себя потерянной. Для нее сейчас важно то, что она помнит, а помнит она… – Я опускаю глаза. – А помнит она то, что чувствовала к нему.

Мы оба молчим, потом я добавляю:

– Чейз – единственное осмысленное воспоминание.

– Да бред какой-то! Ты разве не понимаешь, к чему это может привести? Если он действительно любит ее, а она решит снова дать ему шанс, которого при другом стечении обстоятельств у них бы не было, ты ее потеряешь. – Он смотрит на меня. – Ты к этому готов? Потому что, черт, это может случиться на самом деле!

Я чувствую, как сжимается в тревоге сердце, мне трудно дышать.

Ари вдруг улыбается и машет нам, и тревога переходит в резкую боль, в настоящий ожог.

Нервно откашливаюсь и поворачиваюсь к Мейсону:

– Я не