— Не знаю, чем я заслужил такое счастье… Ведь ты рядом.

И он прошептал ей на ухо такие важные слова, которые Лиза так жаждала услышать.

Немного погодя, он очнулся от сладостного забытья.

— Когда-нибудь я расскажу тебе историю моей жизни… кем я был раньше… ведь многого ты не знаешь…

— Хорошо, я знаю… есть вещи, о которых я догадываюсь.

— Но прежде всего я хочу, чтобы ты перестала меня идеализировать. Я самый обыкновенный эгоистичный мужчина, а ты совсем еще девочка. Я не хочу, чтобы моя судьба омрачала твою судьбу.

— Так что же есть судьба?

Белосельский горько улыбнулся.

— Это нечто неподвластное людям. Когда я вглядываюсь в будущее, то вижу ожидающие нас события подобно стрелам, поражающим нас из лука… Даже если мы избежим одних обстоятельств, другие заставят нас отступить. Будущее подобно широкому руслу реки с сильным течением… даже если ты знаешь, насколько сильно это течение, оно засасывает тебя неумолимо…

— Но что ожидает нас?

— Если ты хочешь быть рядом со мной, то ты должна понять, что будущее не сулит нам особого благополучия. Я уже не так молод, как прежде… Возможно, разорения и всякие случайности затронут меня… возможное бегство, преследования, постоянный риск…

— Я готова, я же сказала.

— Хорошо, я принимаю судьбу… И это ты, Лиза… Много лет назад я вел самую недостойную жизнь, которую только может позволить себе человек, избалованный изобилием и успехом. Есть те, кто настолько слепы, что не видят своих недостатков. Я вел праздный и разгульный образ жизни, как и подобает сыну богатого и влиятельного человека. Впрочем, тогда само общество переживало глубокий нравственный кризис — мы жили в смутное время: рыночная экономика только зарождалась, и даже обеспеченным людям приходилось действовать, что называется, с оглядкой. Я думал лишь о себе, я был полным эгоистом. Я дружил с такими ребятами, которые ничего кроме машин и пива не признавали. Для них был один идол — это женщины и развлечения. Было модным устраивать ночные гонки…

— Неужели ты…

— Лиза, я был очень молод. Легко совершать ошибки, когда жар юности растекается в твоих жилах подобно пламени. Я ощущал себя властелином времени, эпохи. Я считал, что мне все подвластно. Вообрази только — не существует никаких запретов, никаких ограничений. Дедушка тогда мне подарил банк. Я мог пожелать чего только душе угодно. В то время не было, конечно, таких хороших гоночных машин как сейчас, у меня была лишь новая машина, которую специально мне подарили для ночных забав. Я обожал скорость. В ней я черпал подлинное блаженство. Мне чудилось, что это и есть величайшее счастье. Если обгоняю других, то я счастлив. В скорости мое дыхание учащалось, у меня словно вырастали крылья и я почти что считал себя полубогом… Кощунственно звучит, но это было именно так… Однажды после одной попойки, выйдя из клуба, мы заключили пари с приятелями — кто самый быстрый. Я был уверен в победе. Сначала все шло прекрасно. Мы разогнались на *** улице с такой скоростью, с какой, наверно, летят болиды или кометы. Ощущение скорости рождает особое дурманящее чувство, как вино. Твой разум застилает пелена; мозг, руки — все отказывается тебе повиноваться и ты словно во власти некоего демона, который коварно шепчет тебе на ухо: «Быстрее, еще быстрее!» И вот ты уже почти на пределе своих сил и желаний, но делаешь последнее усилие и переходишь в новое измерение…

Белосельский на мгновение остановился. Лиза стиснула его руку.

— И что же произошло?

— Все банально до простоты. Машину занесло и закрутило как корабль, ввергнутый в зияющую пучину моря. Впрочем, я этого не ощутил. И не понял. Я даже не мог бы сказать или с точностью описать что произошло. Я помню лишь море света, которое поглотило меня, мои мысли, мое сознание. Свет, который полностью окутал меня и понес неведомо куда. Странное ощущение полета как на самолете, только ты не ощущаешь ни свое тело, ни свои руки, ты не можешь пошевелить даже губами… не в силах кричать… Я не знаю, сколько времени продолжалось это состояние… и только свет стал ярче, а полет — более быстрым… Мне казалось, что я лечу в космосе, а мимо меня проносятся галактики в форме улиток, причудливые планеты, пульсирующие звезды… Я стал понимать, что что-то не так, но мои мысли словно замерли… И тут я услышал голос, который отчетливо сказал мне: «Кто ты такой, чтобы вести себя так?» Это был особый голос — он так ясно отзывался в моем сознании, как эхо, но самое удивительное, что я смог отвечать. Для меня наступило нечто вроде прозрения, и я взглянул на свою жизнь и в мгновение увидел, насколько она была бесполезной. Голос опять спросил меня:

— Если бы вернуть время назад, ты стал бы таким же презренным человеком?

Тогда я ощутил в себе первую волну раскаяния. Мне захотелось заплакать, но я не мог. Мысленно я словно ответил: если бы вернуть прошлое, то я бы все исправил. Я мог бы стать другим. И тогда я услышал опять ту фразу, которая до сих пор отдается в моем мозгу как эхо:

— Ты станешь тем, кем тебе предназначено быть. Ты будешь заботиться о тех, о ком даже не думал, и защищать тех, о ком не ведал. Чем больше ты сделаешь для людей, тем более неуязвимым ты станешь для своих врагов. Ни пуля, ни сталь не возьмет тебя до времени…

Очнулся я уже в больнице, в самой обыкновенной палате. Впрочем, через неделю я был уже на ногах. Все смотрели на мое выздоровление как на чудо. Ведь машина сгорела дотла полностью. Мне говорили, что это мой второй день рождения… Но с тех самых пор я знаю, зачем я нужен… здесь, на земле… Я раскаялся в моих прежних поступках… и знаю, что мне предстоит сделать… Но самое главное, что с тех самых пор я стал ощущать в себе особую силу — ее раньше не было. В минуты опасности мои силы словно троекратно возрастают, и я ощущаю такую мощь, которая может сдвинуть горы. Но эта сила несет разрушение… Иногда я сам боюсь ее.

— Алексей, и ты думаешь, что…

— Я тебе рассказал все как было, как на исповеди. Ты ведь станешь моей женой, самым близким мне человеком. Ты должна знать. Никто не знает того, что я рассказал тебе.

Она провела руками по его щеке.

— Но ты позволишь мне разделить с тобой все опасности?

Он молчал.

— Ты ведь дал слово тогда. Обещай мне это.

В течение получаса человек в белом фраке играл на громоздком саксофоне, который казался похожим на пятнистого питона, обвившего массивными кольцами «хозяина». Рядом другой музыкант в белоснежном жилете и в рубашке с короткими рукавами бил как заяц по барабану, с таким проворством, что в итоге лирика джаза разрушалась ударным басом.

Аланьев-старший надменно откинулся на спинку золоченого кресла, снисходительно кивнул музыканту и саксофон умолк. Раболепный официант возник точно из ниоткуда и приблизился с самым любезным выражением лица, но по знаку банкира также получил «отставку».