Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жорик удивленно взглянул на толстое древко стрелы, торчащее у него где-то ниже пупка, попробовал даже схватиться за него обеими руками, но тут ноги у него подломились, и он сначала опустился на колени, а затем медленно завалился на мох. Рот его судорожно раскрывался, Жорик глотал воздух, но было видно, что дыхания как такового, у него и нет. Глаза бандита на внезапно побелевшем лице закатились куда-то вверх, так что видны остались только белки.
«Артерию перебил, хотя и так сдох бы», – удовлетворенно-спокойно подумал Артем и осторожно вышел из своего укрытия. Магазин он на всякий случай сменил на новый. Не доходя до умирающего бандита нескольких шагов, остановился, тщательно выцелил ему башку и всадил в голову почти уже затихшего Жорика две пули. Автомат на этот раз не подвел, голова расселась как горшок с прокисшим творогом. Вот теперь – надежно. Или, может, добавить пару-тройку выстрелов? Нет, хватит – Артем подошел ближе и, критически осмотрев тело Жорика, совершенно спокойно повернулся к нему спиной. Теперь он был уверен, что дело сделано, и сделано правильно. Собственно говоря, теперь можно было бы и в деревню, к команде возвращаться, но оставалось одно дело: за собой надо было убрать.
Артем раздвинул кусты и подошел к схороненной в кустах заначке. Мертвый кавказец вытаращил на него буркалы и ощерился беззубым ртом, дергаясь всем телом на колу. Культяпки рук потянулись к Артему – ага, хрен тебе. За тем и обрезали. А все-таки прав Кузнец тогда оказался, еще в первый год: кабаны, после того как кто из стада зомбанется, – на это поле уже не ходят. Вот и тогда: заначку сделали, свинка зомбанулась – и все, как отрезало, больше потравы на этом поле не было. Была опаска, правда, что из свиней дикари получатся, но и тут Кузнец угадал – они вслед за стадом куда-то уходили, а свиньи уж потом как-то с ними сами разбирались. Ну самострел настороженный на всякий случай все же держали. Артем потянулся и снял уже разряженный арбалет, ловко прилаженный за зомбаком, так что стрела проходила через его горло и была нацелена как раз на кабанью тропу. Не зря он тогда учился петли на зайцев ставить, вот и не подвело его умение. А то – капкан из подручных средств… Они тогда несколько часов провозились, пока не получилось все как надо.
Артем вздохнул: арбалет был хороший, надежный, может, взять с собой?
С патронами, может, и напряг когда-нибудь выйдет, а стрелу всегда смастерить можно. А уж зомбачьей слизи – везде пока достанешь. Подумав немного, он хмыкнул и все-таки отложил арбалет в сторону, после чего, отступив, разнес и этому бандюгану голову. В лесу мусор оставлять нельзя – это батя ему тоже вдолбил. Этот урожай белореченцы, конечно, уберут – ну и ладно, не будет им Артем подлянок оставлять, хотя и стоило бы. Ну а дальше пускай сами за своим новым полем смотрят.
А вот почему, интересно, у лежалых зомбаков слизь какая-то внутри?
– …Да попал ты ему в голову, я сам видел, – с досадой произнес Крысолов. – Видно, вскользь пришлось. Потом засуетились все. Ну и психология подвела немного – у Хана вон мозги наружу, у Тимура – тоже. У охранника – сквозная дырка в голове, ветер гуляет, рядом Жорик лежит – тоже голова в крови. Вот и сработал стереотип: раз трое – упокоенные, а четвертый похож на этих троих, значит, тоже упокоен. Вообще много ошибок совершать стали, – задумчиво сказал он, – и тогда в больнице, и здесь вот – два раза подряд. Повязали они нас «по-детски». Нет, точно завязывать надо с охотой. Вот и Индеец тоже это доказал: лимит везения ограничен. Так что оседать надо.
– А ты все же здорово Тимура довел, – признал Артем. – Так его разъярить, чтобы он из себя вышел… А потом из такой ситуации выкрутиться…
Глаза у него, после того как Варька засадила ему в руку какой-то дряни, слезиться перестали, и нос прошел. Спать от нее, правда, немного хотелось, но не сильно, так что он вполне еще мог вести беседы. Старый сказал, что у него, скорей всего, «поливалентная аллергия» – не только на тимофеевку, но и на рожь. Так что, может, и к лучшему, что он с командой пойдет. Уж какой из него хлебороб теперь, с аллергией этой.
Крысолов недоуменно посмотрел на него:
– Да ты что, Артем! Какое «выкрутиться»? Нам повезло невероятно, фантастически повезло, что мы, как ты говоришь, «выкрутились». Я и правда Тимура старался до белого каления довести, но только для того, чтобы он нас прикончил быстрее, а это уж чистая везуха, что так вышло все с Ханом и Индейцем, ну и ты опять, можно сказать, нас спас. Вот если кто и «выкрутился», так это ты. Я и не представлял, что так руки можно вывернуть.
– А внутри у зомбаков не просто слизь – какой-то сложный коллоид. Он препятствует их высыханию, – вмешался Старый. – Это еще в первый год выяснили, когда стали находить запертых зомбаков. Стоит такой упырь где-нибудь за стеклом, в будке охранника – и по стеклу этот коллоид, который у него из тела проступает, размазывает. Так ведь в принципе у обыкновенного мертвяка никакой слизи в теле нет.
– Так это обыкновенные. Их мухи едят, – вздохнул Крысолов, – в книжках, что до Песца писали, зомби поголовно все ходили с «…личинками, шевелящимися в глазницах». Эх, если бы оно и вправду так было, за одно лето проблема мертвяков была бы решена: уже в первую осень от большинства трупов, находящихся на свежем воздухе, остался бы чисто объеденный опарышами скелет. И это при том, что мозги они у покойников сожрали бы в первую очередь.
– Я вот все о нелюдях думаю, – неловко сказал Артем. – Вот и Тимур, и Хан, и Жорика я видел… Все же эффект от этого есть. Ну и чего – как средство последней надежды, может, и нам все же стоит взять это на вооружение… Ой! – Он помнил вообще-то, что рука у Крысолова была тяжелой, но что настолько… И это еще левой…
– Ты это, Артем, лучше всего забудь, – по-отечески посоветовал ему Крысолов, будто и не отвесил ему только что увесистую затрещину. – С этим «а может…» пропало столько народу – и сосчитать невозможно. И это не только людоедства касается, а и всего прочего: начиная от употребления спиртного на работе и непередергивания затвора при разборке автомата, – ну и всем остальным кончая, а в данном случае это прямой путь к погибели. И даже не потому, что больше нескольких лет никто из нелюдей не живет – ты сам видел, чем кончил Хан, – а и потому… ты сам говорил, что Жорик на тебя кинулся. А в принципе – не знал ведь, что у тебя автомат клина дал, не знал, что ты один. И все равно: буквально за несколько часов он «осмелел» настолько, что без раздумий бросился на опасность. А в результате – получил стрелу в брюхо, хотя раньше ушел бы в ту же рожь – и был бы жив. Да и с Тимуром в общем-то та же картина. Нелюдь – сам себе рукотворный мутант, и как любой мутант – нежизнеспособен. Подавляющее большинство из них катастрофически быстро теряют способность взвешивать риск и отказываться от него в случае необходимости. Теряют способность бояться, если хочешь. А ведь эта способность – чувствовать страх – важнейшая для человека. Его даже зомби и морфы чувствуют. Между прочим, сейчас почти не осталось собак бойцовых пород – всяких там доберманов и бультерьеров. – А почему? Они ведь тоже мутанты, – сам себе ответил командир, – которые выводились для того, чтобы драться – в любой ситуации, так уж у них инстинкты человеком специально затачивались. И когда обыкновенная дворняга с воем бежала от зомбанутого бомжа, потому что умела бояться и понимала, что этот противник ей не по зубам, – бультерьер на него смело бросался, грыз, рвал тело в клочья, пока его самого не кусали – всего-то один раз. Так и нелюдь – у него прокатит раз, прокатит два, он выиграет на своей неестественной смелости несколько схваток, но в итоге он всегда проиграет людям. А ступив на эту скользкую дорожку, невозможно на ней удержаться: только вниз. И кстати, ты знаешь о том, что нелюди бесплодны?