– Черный джип марки «Форд-Эксплорер», значит? – уточнил Украинский, прерывая затянувшееся молчание. Мила отделалась сопением в трубку.

– Номера крымские… Случайно, не запомнили?

– Мне не до номеров было…

– Других бандитов не разглядели? Состав группы? Численность?

– Ох, Сергей Михайлович… Не скажу. Человека три-четыре, пожалуй…

– Крутились возле банка «Бастион»?

– Не крутились, Сергей Михайлович, а как в засаде сидели.

– Интересно, – протянул полковник.

– Как поджидали кого-то, – добавила Мила.

– Ясно, – вздохнул Украинский.

– Сергей Михайлович. Если они выслеживают лично меня, то не удивлюсь, что мой домашний адрес у них в кармане.

Полковник Украинский хмыкнул.

– Я бы не хотела еще раз пройти через тот кошмар, какой мне довелось испытать летом. «По вашей милости».

– А вы из дому звоните?

– Я звоню с Михайловской, – ответила она, в душе обозвав полковника «идиотом». – Возможно, они на Тургеневской караулят. Знаете, Витрякову ничего не стоит бросить в окно бутылку с зажигательной смесью. Это для него пара пустяков.

– Ну… – засомневался полковник. – По-моему, вы сгущаете, так сказать, краски, Милочка…

– К вашему сведению, Сергей Михайлович, в Крыму Витрякова одно время прозвали Огнеметом. Была у него такая кличка. Погоняло, как блатные выражаются. Заслуженное, между прочим. Стоило кому-то встать поперек дороги, он его бензином… раз…

– Но кличка не прижилась? – перебил Украинский.

– Как раз нет, Сергей Михайлович. Скорее те, кто ее давал, не зажились… на этом свете.

– А… – протянул полковник. – Если так… Тут такое дело, Милочка. Мне Артем Павлович сказал, что вечером у здания «Неограниченного Кредита» сгорела легковая машина. В общем, Артем Павлович просил обстоятельно разобраться. Он думает, что это либо совпадение, либо… – Украинский замялся.

– Из-за меня, – подсказала Мила.

– Ну, – протянул полковник, которому не хотелось ее огорчать. – Я бы не стал драматизировать, но… в общем и целом, где-то вроде того.

«Сволочь». – Успокойте Артема Павловича. Этих врагов я нажила, когда выполняла его поручения.

– Я понимаю…

– Правда? В любом случае не исключается, что сгоревшая машина – целенаправленная, так сказать, акция. Акт устрашения. В его адрес.

– Номера киевские. – Украинский как бы размышлял вслух. – Но… согласно данным оперативной проверки, липовые, представьте себе.

– А сама машина?

– Марка – «Альфа Ромео-33». Есть подозрения, что в угоне.

– Бандитская машина, – промолвила Мила, и у нее мурашки поползли по спине.

– Очень может статься, – поддакнул Украинский.

– Я была бы не против получить охрану. Что скажете, Сергей Михайлович?

Украинский у себя на Березняках с сомнением покосился на часы. Была половина одиннадцатого вечера. Самый канун выходных…

– Этот Витряков… – продолжала Мила, – и его отморозки, они способны на все. Мне страшно.

– Сейчас что-то придумаем, – заверил Сергей Михайлович. – А вы никуда не выходите.

– Я буду в квартире. – Пообещала Мила Кларчук.

Распрощавшись с полковником, она перешла в гостиную, и снова включила телевизор. По «ТЕТ-а-ТЕТ» крутили голливудский боевик, кровь лилась рекой, а актеры временами вопили так, что приходилось опасаться за динамики: «…mother fucker!», Пах! Пах1 Пах! «…vow!!!» Под эту какофонию Мила потихоньку заснула. Украинский так и не позвонил, со своей обещанной милицейской охраной. Проснувшись далеко за полночь, Мила выключила шипящий вхолостую телевизор, сходила в туалет по малой нужде и завалилась спать до утра.

суббота, 5-е марта 1994 года

Первым утром прибыл Армеец. Эдик тащил за ошейник Гримо. Буль выглядел подавленным, всем видом демонстрируя глубочайшее раскаяние.

– Захожу в твое парадное, Саня, – вместо приветствия начал Армеец, – с-соседка с четвертого этажа спускается…

– Твоя, типа?

Эдик улыбнулся.

– О-откуда моя? Твоя, ясное дело.

– А…

– В-вашего товарища собака, говорит, д-двумя этажами выше сидит?

– Высокая такая, холеная? Длинноногая, типа?

– Пожилая, толстая и к-кривоногая. Еще ноги у нее, как бутылки из-под бренди. Т-только кверху донышком.

– А… – Атасов кивнул, – знаю, типа.

– Т-так вот, вашего приятеля, спрашивает, собака? Забирайте тогда. А то люди на лестничную клетку боятся выйти.

Армеец втянул Гримо на кухню и разжал пальцы. Пес остался стоять как вкопанный, заискивающе поглядывая на Атасова и повиливая коротким хвостом.

– Этажом ошибся, бедненький, – Бандура протянул ладонь, чтобы почесать Гримо за ухом.

– С математикой п-проблемы. И с ориентированием.

– С совестью, – поправил Атасов. – С совестью, главным образом. Иди ко мне, негодяй.

– Саня, не наказывай его, – попросил Бандура.

– Когда Гримо понадобится адвокат, он тебя наймет.

– Да ладно. Если бы он не сбежал, то сегодня уже лежал в земле.

– Так серьезно? – встревожился Армеец.

– Достаточно, – сказал Атасов и потрепал пса по холке. Гримо немедленно оживился, сообразив, что получил индульгенцию.

Андрей коротко ввел Эдика в курс дела. Едва он закончил, как в дверях, тяжело отдуваясь, появился Протасов.

– П-пешком шел?

– Не гони, блин, – огрызнулся Валерий, выкладывая на стол автомат Калашникова, – мы с Вовчиком на «Линкольнах» не катаемся. Троллейбусы, блин, трамваи… Самокаты, е-мое. Скажи, зема.

– По-любому, – донеслось из-за плеча Протасова.

– На нас с земой контролеры наехали. В трамвае.

– Да ты что?

– Реально! – рявкнул Протасов. – У меня «Калаш», у земы «ППШ». А тут, блин, двое жлобов: «ваши талончики, в натуре…»

– Давай Валерку под локти хватать, – добавил Волына. – Пройдемте гражданин, оформим протокол.

– Крутые, – развеселился Андрей. – А вы?

– Я говорю: Рог, я и есть твой билетик! Проездной, е-мое. В один конец. Усекаешь? Усек, говорит, и давай мне руку заламывать. Самбист хренов. Рукав оборвал. – Протасов продемонстрировал рукав пуховки, лопнувший сантиметров на двадцать по шву. Из пробоины торчал лебяжий пух.