белых армиях, выполняла контрразведка и подразделения государственной стражи (охраны). «Мы вынуждены были создать ведомство охраны, на котором лежала охранная служба, та же чрезвычайка, — признавал председатель Народного правительства КОМУЧа В. Вольский, — и едва ли не хуже»[1873].

На Севере России, наряду с сетью особых следственных комиссий, был создан орган политического сыска в виде контрразведки (военной регистратуры), подчиненной генерал-губернатору области[1874]. Кроме этого, на Севере действовала союзная контрразведка (военный контроль): «Его представители, — вспоминал ген. Марушевский, — рассыпанные по всему фронту, вели работу по охране интересов союзных войск… По существу, это была чисто контрразведывательная организация с громадными правами по лишению свободы кого угодно и когда угодно»[1875]. Как отмечал министр внутренних дел правительства Северной области Игнатьев, союзническая контрразведка о своих действиях не ставила в известность российские власти и не допускала их представителей в подконтрольные союзникам места заключения[1876].

На Юге России, на территории подчиненной Деникину, численность только государственной стражи к сентябрю 1919 г. достигла почти 78 тыс. человек, для сравнения численность всей действующей армии Деникина тогда составляла всего ~ 110 тыс. штыков. В тылу Добровольческой армии, по воспоминаниям Раковского, «обыски и аресты, в особенности среди… рабочих, принимали характер какой-то вакханалии. Аресты производились чаще всего под предлогом сочувствия большевикам, причем это сочувствие выражалось, например, в том, что рабочие жаловались на дороговизну, на невозможные условия существования. Профессиональные союзы ожесточенно преследовались…»[1877].

В колчаковской Сибири в начале 1919 г. при МВД стали формироваться отряды особого назначения в каждой губернии по 1200 человек, на которых была возложена государственная охрана для предупреждения и пресечения государственных преступлений[1878]. При максимальной численности колчаковской армии на фронте 140 тыс. штыков, безопасность тыла обеспечивали почти 200 тыс. штыков. Основную силу, помимо белогвардейских и казацких отрядов, составляли остатки — чехословацкого корпуса, численностью до 50 тыс. человек, выведенные в начале 1919 г. с фронта в тыл для подавления массовых восстаний местного населения. «Нет никакого сомнения, что если бы Колчак не имел тогда… помощи чехословаков, румын, сербов, итальянцев, положение его было бы критическим еще весной 1919 г…, — отмечал один из свидетелей событий эсер Е. Колосов, — поражения, которые Колчак испытал под Пермью летом, произошли бы гораздо раньше, и катастрофа приняла бы еще большие размеры»[1879].

Помимо белых и чехословацких карателей, «порядок» в тылу колчаковских войск поддерживали японские войска, численностью более 60 тыс. человек, а так же сибирские атаманы. О нравах последних свидетельствовал американец Ф. Кинг: «бежавшие из Хабаровска от тирании атамана Калмыкова русские выглядят полоумными от тех ужасов, которые им пришлось пережить от безумных калмыковцев. В защиту беспощадно расстреливаемых русских вынуждены были вступиться американские войска…»[1880].

Кроме отрядов государственной стражи и охраны, как на Юге России, так и в Сибири, «за войсками следом шла контрразведка. Никогда еще этот институт не получал такого широкого применения, — отмечал Деникин, — как в минувший период гражданской войны. Его создавали у себя не только высшие штабы, военные губернаторы, почти каждая воинская часть, политические организации, донское, кубанское и терское правительства, наконец, даже… Отдел пропаганды… Это было какое-то поветрие, болезненная мания, созданная разлитым по стране взаимным недоверием и подозрительностью»[1881].

Точно та же в Сибири, подтверждал Колчака, «в самых казалось бы маленьких отрядах, создавались особые органы контрразведки… Эти органы контрразведки самочинно несли полицейскую и главным образом политическую работу, которая заключалась в том, что бы выслеживать, узнавать и арестовывать большевиков…, основания, по которым производились действия органов контрразведки, были совершенно произвольными…, никакой связи с прокуратурой не существовало, и само понятие «большевик» было до такой степени неопределенным, что под него можно было подвести что угодно… Формально они (контрразведки) не существовали никогда, и таким образом любая часть могла сказать, что никакой контрразведки у нее нет. С точки зрения военных чинов, это было средство борьбы»[1882].

«Ходило много рассказов относительно этих органов. Не знаю насколько они были справедливы, — отмечал Колчак, — но это был сплошной кошмар…, как со стороны большевиков, так и со стороны тех которые боролись с ними… Методы борьбы были одни и те же»[1883]. Контрразведывательные службы в Добровольческой армии, подтверждал бывший начальник петроградского охранного отделения ген. Глобачев, своим составом и «приемами мало чем отличались от Чека»[1884].

«Контрразведка, — по воспоминаниям, в то время редактора газеты «Вечерние Новости» из Екатеринослава, — развила свою деятельность до безграничного дикого произвола…, контрразведка ввела кошмарную систему «выведения в расход» тех лиц, которые ей почему-то не нравились, но против которых совершенно не было никакого обвинительного материала»[1885].

Характеризуя деятельность колчаковской контрразведки, военный министр Будберг писал: «Сейчас отношения старших начальников очень портятся благодаря гнусной и чисто провокационной деятельности многих видных представителей контрразведки, которая ядовитой плесенью обволокла верхи управления и многих высоких начальников, незаметно для них втянув их в свою атмосферу сыска, влезания в чужие души и мысли, и размазав эту нравственную грязь по всей стороне военного управления…»[1886].

«Полупочтенное всегда учреждение контрразведки, — продолжал Будберг, — впитавшей в себя функции охранного отделения, распухло теперь до чрезвычайности и создало себе прочное и жирное положение, искусно использовав для сего атмосферу гражданской войны, политических заговоров и переворотов и боязни многих представителей предержащей власти за свою драгоценную жизнь и за удержание власти. Все это сделало главарей контрразведки большими и нужными людьми… и открыло самые широкие и бесконтрольные горизонты для их темной, грязной и глубоко вредной деятельности… контрразведка — это огромное учреждение, пригревающее целые толпы шкурников, авантюристов и отбросов покойной охранки… Все это прикрывается самими высокими лозунгами борьбы за спасение родины, и под этим покровом царят разврат, насилие, растраты казенных сумм и самый дикий произвол… Если мое краткое соприкосновение с чинами прежней охранки дало мне такие случаи, как подполковник Заварицкий и ротмистр Фиотин, посылавшие людей на виселицу и на каторгу ради отличия и получения внеочередной награды то, что же должно быть теперь…?»[1887]

Подобными примерами переполнены, как работы исследователей белого террора[1888], так и воспоминания непосредственных свидетелей и даже самих участников этих событий. На всех фронтах всех Белых армий повторялась одна и та же картина, и белый Юг, здесь ничем не отличался от белой Сибири или белого Северо-Запада России:

Подводя итог «белому террору», непосредственно знакомый с настроениями и практикой обоих сторон, бывший председатель самарского КОМУЧа, один из лидеров эсеров Вольский приходил к выводу, что «если победят Колчак или Деникин, они убьют десятки тысяч там, где большевики были вынуждены убить сотни, и результатом будет только полное разрушение