— Не играйте со мной, Космо! — Дюси влетела в дом и, перепрыгивая через ступеньку, взбежала наверх с такой прытью, что на ее брюках лопнул задний шов. — Я знаю, он с Ли.

— Это невозможно! — воскликнула Пиппа, бросаясь следом. — Мы только что вернулись с шопинга.

— Я видела, как он смотрел на нее вчера! — Распахнув дверь в хозяйскую спальню, Дюси обнаружила Ли перед зеркалом. Портниха застегивала ей сзади платье, отделанное тысячами желтых, черных и белых перьев.

— Дюси! Что привело вас сюда? — не растерялась Ли.

— Где вы его прячете? — Дюси сбросила с кровати одеяло, десяток подушек и покрывало: ничего. Затем обыскала шесть гардеробных, комнату Тициана, шесть спален и ванную. Пусто. Но это не помешало Дюси вернуться в спальню. — Вы трахаетесь с Харланом!

— Инструктор по крокету, сеньора, — пояснила Пиппа.

К ее чести, Ли не расхохоталась:

— Боюсь, здесь какое-то недоразумение. В последний раз я виделась с Харланом, когда вы вместе заезжали к нам на ленч.

— Он сказал, что вы очаровательны в розовом!

— Убеждена, он просто пытался быть любезным! — Ли приобняла вздрагивающие плечи Дюси. — Мне никогда не приходило в голову, что он может считать меня настолько привлекательной. Особенно в сравнении с вами. Просто немыслимо.

— Полагаю, вы правы, — шмыгнула носом Дюси, внимательно рассматривая свое отражение в огромном, от пола до потолка, зеркале. Ее формы впечатляюще смотрелись в бутылочно-зеленых брюках от Кристиана Лакруа. — С вами не сравнить.

— Не желаете, чтобы портниха починила ваши брюки, пока вы здесь, мадам Деймон? — любезно осведомилась Пиппа.

— Благодарю, я отправлю их в Париж своим самолетом. — Дюси осторожно перешагнула через груду покрывал и подушек, сброшенных ею на пол. — Что означает этот костюм, Ли?

— Я «жаворонок». Помните классические «студебекеры» шестидесятых?

— Я не знакома со «студебекерами», это для среднего класса.

— Серия «Пирс-Эрроу»[68], — сообщила Пиппа. — С ней-то вы наверняка знакомы.

— Я думала, жаворонки коричневые. Маленькие и невзрачные.

— Рогатые жаворонки коричневые. Полевые — желтые. — Пиппа проводила Дюси вниз. — Как прошло заседание комитета, мадам Деймон?

— Мы все еще не добрались до кандидатуры Ли, если вы это имеете в виду. — Дюси высунула голову за дверь. — Горацио! — И нетерпеливо притопывала ножкой, пока мажордом ковылял вверх по ступеням. — На моих брюках разошелся шов. Одолжите мне свои, пока не доберемся до дома.

— Но я тогда останусь без штанов, мадам.

— Мне не нужны комментарии, мне нужны ваши брюки. — И, добавляя к унижению оскорбление, бросила: — Искренне надеюсь, они чистые.

— Позвольте предложить вам пару Руди, — обратилась к Горацио Пиппа.

— Ах, оставьте! У нас нет времени. — Дюси едва не стянула сама брюки с дрожащих коленей Горацио. Влезла в штаны и затолкала старика обратно в «бентли». Они уехали.

Ли наклонилась над перилами верхней площадки:

— Неужели Дюси действительно подумала, что у меня что-то есть с этим скользким жиголо?

— Вы отлично справились с ситуацией, сеньора. Браво.

Ли заметила мусор в холле:

— Что там произошло? Эту вазу нужно заменить до возвращения Мосса. Немедленно поезжайте в «Антиките-де-Наполеон». В прошлый раз я видела у них в витрине две такие же.

— У нас есть там кредит?

Ли уронила вниз бумажник:

— Найдите карту, на которой еще что-нибудь осталось. — И она вернулась к примерке.

В холл ввалилась Керри, с лицом, вымазанным чистящим порошком:

— Что тут был за шум? Похоже на выстрел.

— Вы имеете в виду, десять минут назад? Спасибо, что поспешили на помощь.

Пиппа на миг задумалась:

— Кстати, Харлан сегодня не заглядывал?

— Хар… что?

— Любовник Дюси. Слизняк с похотливым взглядом.

— Никогда о нем не слышала. — Керри заметила разбитую вазу. — Ого.

— Подметите здесь, хорошо? Я должен найти замену до возвращения Мосса. И наведите порядок наверху. Мадам Деймон устроила там небольшой погром.

Пиппа посетила «Антиките-де-Наполеон». Опустошив шесть кредиток Ли, она наскребла четырнадцать тысяч баксов на императорскую вазу с изображением дроздов. Уже уходя, она заметила в одном из антикварных сосудов крошечное чучело птички. Ее ярко-красное оперение чудесно подходило к рубиновому украшению, купленному Тейн.

— Сколько это стоит? — спросила она, отряхивая пыль с перышек.

— Тысяча долларов.

Пиппа пересчитала наличные в своем кошельке и заказала доставку подарка в «Кастилио-Деймониа»:

— Приложите открытку «Если бы я был птичкой, я полетел бы к вам».

«Если бы я был птичкой»? Парень похож на старую сову.

— Очень романтично, сэр.

К возвращению Пиппы рабочие в «Каса-Боус» уже заканчивали, на дорожке стоял одинокий белый «лексус». Пиппа поставила на место новую вазу, и под ногами хрустнули крошечные осколки фарфора, застрявшие в ворсе ковра: типичная для Керри тщательность уборки.

Позвонили в дверь.

— Где Ли? — прорыдала дама, которую можно было бы назвать прелестной, если бы не липкие струи, текущие из ее глаз, носа и рта. Тойтерьер в руках дамы печально тявкнул. — Я должна с ней повидаться.

Пиппа провела несчастную к бару, где застала Ли с еще одной отвергнутой «Кантри-клубом» Лас-Вегаса, бившейся в истерике.

— Вивиан!

— Кристель! Ты тоже? Уаааааа!

Пиппа приготовила несколько кварт мартини, поскольку в течение следующего часа число посетителей возросло до восьми, не считая собак. Заседание членского комитета едва закончилось, но письма с отказом доставлялись так стремительно, что можно было заподозрить, будто их составили еще до начала заседания. Все письма подписала лично Дюси, ручкой, ранее принадлежавшей Глории Свенсон. Каждое письмо заканчивалось припиской от руки ярко-красными чернилами: «P.S. Прости, дорогая!» Каждая дама немедленно звонила Дюси, которая в какие-нибудь тридцать секунд объясняла: поступило анонимное письмо с возражениями, исключавшее дальнейшее обсуждение кандидатуры. Причины возражений? Сын Кристель был владельцем винного бутика, только что получившего награду (возможный алкоголизм в семье). Вивиан продала своего Матисса египтянину (непатриотично, возможна поддержка терроризма). Джина, доктор астрофизики, заказала материалы для домашнего обучения детей вместо брошюры школы «Чоут»[69](опасный консерватизм). У Джослин всего тридцать пар обуви (автоматическое изгнание из общества). Никто не мог понять, каким образом прорвалась Пегги Стаутмейер. Она ходила, говорила и одевалась, как Розин Барр[70]. И была даже не слишком богата.