«Послышали мы, что Москва будет на Кодаке; но ее там ненадобно. Дурно делаешь, что начинаешь с нами ссориться; оружие не поможет в поле, если дома не будет совета. Хотя ты от царского величества честию пожалован, но достоинство получил от войска запорожского, войско же не знает, что такое боярин, знает только гетмана. Изволь, вельможность твоя, поступать с нами по-настоящему, как прежде бывало, потому что не всегда солнце в сером зипуне ходит, и не знаешь, что кому злой жребий принес; помни древнюю философскую притчу, что счастье на скором колесе очень быстро обращается; в мире все привыкло ходить как тень за солнцем; пока солнце светит, до тех пор и тень, и как найдет мрачное облако, так и места не узнаешь, где тень ходила: таке вельможность твоя умей счастье почитать»[551].

Гетман Брюховецкий с его проектом введения бояр на Запорожье сделал прежде всего то, что поставил в двусмысленное и весьма опасное положение московских ратников, находившихся в Сечи. Когда в Сечи разнеслась весть о назначении московских воевод в Кодак и Кременчуг, то запорожцы открыли свободный доступ к себе сторонникам Дорошенко и стали, как пишет о том Грабянка, заводить с Москвой всякие заводы[552]. Начальник московской рати Григорий Косагов, не чая для себя ничего хорошего от казаков, ушел из Запорожья, оставив даже там 350 бочек хлеба по две и больше того чети в каждой бочке[553]. Сам царь, извещенный об этом Косаговым, ничего ему другого не велел делать, как только оставить Сечь.

Узнав об отходе Косагова из Запорожья, гетман Брюховецкий послал спросить о причине этого у кошевого Рога. Рог отвечал на этот вопрос уклончиво: «Мы и сами надивиться не можем, зачем он ушел; мы его не выгоняли; мы не изменники, как он нас описывает; не знаем, не потому ли пошел, что у нас кукол ночных нет, с которыми, думаю, на Руси уже натешился; войско запорожское государевых людей колоть не думывало, как он писал: а если когда и случалось, что казак, напившись, промолвил что-нибудь дурное, то быку не загородить рта; пьяный подобен воску: что захочет, то и слепит»[554].

Сам гетман отнюдь не считал себя виновником поднявшихся на Запорожье смут и объяснял это непостоянством и склонностью к измене со стороны низовых казаков.

Отправляя с поручиком Огаревым в Москву нескольких колодников, и в числе их Деркача, Ярошенко и Щербака, Брюховецкий писал царю, что запорожские низовые казаки, по подлинной вести, дошедшей на Украину, думают что-то недоброе, а потому он, гетман, старается хватать и отсылать в Москву всех подозрительных на Украине лиц, могущих сделать смуту между казаками. Взятые, однако, на допрос в Москве, казаки Деркач и Ярошенко оказались жителями белоцерковскими, посланными еще в 1664 году Павлом Тетерей в Умань к наказному кошевому Сашку Туровцу с листами; не принятые Туровцом, они отправлены были в Киев к гетману Брюховецкому. В таком же роде было дело и Щербака: он послан был в том же году с Дона с письмом и калмыками в Запорожье к Серко, но, не будучи принят Серко, направился в Канев к гетману[555].

Не довольствуясь этим, Брюховецкий, отправляя в Москву своего посланца, лубенского полковника Гамалию, снова повторил царю, что запорожцы ненадежны; по известию, присланному гетману стольником Григорием Косаговым, они хотят изменить великому государю и приклониться к изменникам черкасам и бусурманам; что по той вести он, гетман, наскоро отправил своих посланцев в Сечь, чтобы собрать там подлинные данные о намерениях запорожцев и уговорить их от своего злого умысла отступить и великому государю верно служить. Сообщая эти вести в Москву, Брюховецкий с тем вместе спрашивал царя, как ему поступить с хлебными запасами, что должны весной идти на Запорожье.

Царь, похваляя гетмана за его усердие и рекомендуя ему и впредь уговаривать запорожцев от их замыслов отстать и великому государю верно служить, вместе с этим дал такой ответ, что хлебные запасы по весне следует послать в Запорожье[556].

Одновременно с листом, отправленным царю, гетман отправил письмо и воеводе Петру Васильевичу Шереметеву в Киев. Воевода Шереметев, получив весть о намерениях запорожцев изменить Москве, написал длинное воззвание к низовому войску и малороссийскому народу о сохранении верности московскому державному государю. После обращения к украинскому населению воевода обращается и к запорожским казакам. Последним он говорит о том, что к нему дошла весть, как они, забыв Бога, православную веру и крестное целование великому государю, хотят отторгнуться от православной веры, соединиться с басурманами, не желают совещаться со стольником Григорием Косаговым, не пускают к нему ни с какими вестями выходцев и настаивают на выведении из Кодака ратных государевых людей. Дивясь полученной вести и не веря ни во что это, воевода Шереметев говорит, что он привык видеть запорожцев на службе у великого государя и на страже против врагов царя и православной веры. А что касается Кодака и находящихся в нем московских ратных людей, то вывести их из Кодака никак нельзя, потому что Кодак – крепость и защита всему Запорожью, и если вывести из него рать, то неприятелям путь будет чист, а запорожцам – трудность великая. Послание оканчивалось обращением к старшему и меньшему товариществу верно и беспеременно служить царскому величеству и всех подозрительных лиц, вносящих шатость в войско, хватать и казнить по своим правам, чтобы от таких своевольников не произошло какого-либо зла[557].

Лист воеводы послан был в Сечь с капитаном Иваном Хвощинским, и в то время, когда Хвощинский был в Сечи, при нем находились там же посланцы крымского хана и гетмана Дорошенко[558].

Таким образом, на Украине и Запорожье поднимались великие смуты, и через это готовился ряд бедствий для жителей, и причиной этих смут были не запорожцы и не украинцы, а сам гетман Брюховецкий с его статьей о введении в главных и второстепенных городах Украины, а также в Запорожье московских воевод с правами административно-экономических управителей страны. В этом винил Брюховецкого и сам епископ Мстиславский Мефодий, бывший друг гетмана, но теперь жестокий враг его за статью о просьбе назначения в Киев на митрополичью кафедру лица из московского духовенства. Так высказался Мефодий в тайной беседе его с киевским воеводой Петром Васильевичем Шереметевым. Когда Шереметев заговорил о необходимости послать в Запорожье к кошевому и казакам лист и особого посланца с целью разведки о причине их волнения, то епископ Мефодий на это заметил, что это дело самое надобное, но только надо в листе к запорожцам спросить, отчего у них чинится шатость и не от «бояр-ли-де от кого»[559]. Очевидно, под словом «бояре» Мефодий разумел никого иного, как самого Брюховецкого, добывшего себе сан боярина в бытность в Москве.