– Сегодня ночью кого-нибудь могут пристрелить или забить до смерти, – беспокоился Джим. – Мне это совсем не нравится. Некоторые сначала стреляют, а потом думают. А у меня и без того хватает проблем – мне не нужны еще и эти.

Дон Старки тоже был на взводе.

– Если здесь и правда кто-то собирается, мне достаточно просто их увидеть. Не собираюсь выяснять с ними отношения, – подчеркнул он.

Следующие полтора часа мы прочесывали лес возле насосной станции и вдоль тропинки над акведуком. Каждый раз, когда в кустах шевелилось животное, мы в тревоге замирали. Затем, уже после часа ночи, полил сильный дождь, и мы отказались от дальнейших поисков.

– Никогда больше на такое не подпишусь, – сказал позднее Джим. – Только не с ними. Мне насрать, пусть там хоть сам Чарли Мэнсон режет глотку собаке, но я не собираюсь смотреть, как на это отреагируют Хэнк и те парни, которых он притащил.

Джим, и без того скептически относившийся к Веронике Люкен, теперь полностью разделял недоверие Тома Бартли к Чинотти. Моя собственная вера в детектива также пошатнулась, и следующие несколько месяцев я с ним не разговаривал. Наше расследование в отношении Рокмена заглохло само собой.

* * *

В апреле я дал показания на предварительном слушании дела Джима в Верховном суде штата в Бруклине, где повторил те скудные сведения об отношениях Миттигера – Кларка – Берковица, что были мне известны. Поскольку объединенная редакция изданий «Ганнетт» теперь участвовала в расследовании, они прислали репортера, чтобы освещать судебный процесс. То же сделали и другие нью-йоркские СМИ (за исключением «Пост»). В своих показаниях и я, и Джим упомянули Джона Карра и охоту за заговором, и наши комментарии попали в прессу. Мы все еще не теряли надежды донести собранную информацию до максимально возможного числа людей.

Во время перекрестного допроса прокурор Том Макклоски решил подчеркнуть нелегальный характер наших изысканий, задав мне вопрос о том, не присутствовал ли я на допросе в Марси. Пока он не увидел меня в суде, он, я уверен, даже не помнил мое имя и не догадывался о моем участии в разговоре с Берковицем. Теперь Макклоски пытался намекнуть, что я, как какой-нибудь шпион, незаметно пробрался в учреждение строгого режима. Мне удалось отвергнуть его инсинуации ответом: «Вам прекрасно известно, что я был в Марси, Том. Мы там с вами виделись, помните?» Макклоски тут же сменил тему.

Той же весной Майкл Карр, превратившийся в нашего главного подозреваемого, хотя он этого и не знал, по наивности отправил в йонкерсовскую газету «Геральд стейтсмен» свой пресс-релиз. Редактор Дейв Хартли не стал его публиковать, а переслал материал мне. В датированном 29 апреля тексте говорилось следующее:

Компания «Справочная телефонная служба Карра» рада сообщить о возвращении Майкла Вейла Карра III, сооснователя фирмы, M.C.O.S., своего бессменного секретаря и Исполнительного секретаря «Флэг Лэнд Бейз» – религиозного приюта, поддерживаемого калифорнийским отделением Церкви саентологии в Клируотере, штат Флорида, – после завершения обучения на курсах подготовки руководящего состава.

К тому моменту я уже понимал, что Процесс возник в недрах саентологии, которая называла себя «церковью», и сразу позвонил Миттигеру, чтобы сообщить ему новость. Саентология переживала не лучшие времена – у ее последователей возникли проблемы с Министерством юстиции, и их также подозревали в незаконном использовании «черного» пиара в ряде городов, включая флоридский Клируотер, откуда только что вернулся Майкл Карр.

– Это подтверждает то, что мы узнали о Майкле после смерти Джона Карра, – сказал я Джиму. – Он высокопоставленный саентолог. А что касается Процесса, то, возможно, яблоко упало не слишком далеко от яблони.

– Угу, а некоторые яблоки, возможно, и вовсе забрались обратно на дерево, – предположил Джим. – Если он у саентологов консультирует заблудшие души, якобы помогая им найти себя, то легко может работать на два фронта, подбирая тех, кого можно завербовать во всякие сатанинские дела. Их саентологическое движение – благодатная почва для заманивания сбитых с толку людей. У него там толпа кандидатов. Даже этот пресс-релиз похож на какой-то трюк с отбором желающих. Вряд ли он действительно имеет отношение к телефонной службе.

– Хотя на первый взгляд так и не скажешь, – ответил я. – Нам в любом случае придется подождать, чтобы увидеть, есть ли у нас тут яблоко с деревом, или он использует свой саентологический пост как-то иначе.

В мае источник сообщил мне, что жизнь Берковица находится в опасности. Я тут же позвонил Джиму, который связался с Феликсом Гилроем. Гилрой направил официальное уведомление в Департамент исправительных учреждений, предупредив, что поступила надежная информация о возможном вскоре покушении на Берковица.

* * *

Это случилось около 8:15 утра во вторник, 10 июля. Берковиц, которого поместили в изолированный тюремный блок Аттики, предназначенный для заключенных, нуждающихся в повышенной охране, во время своего дежурства нес ведро с горячей водой для умывания, когда его настиг удар бритвой. Его ранили сзади, и порез простирался от левой стороны горла до задней части шеи. Чтобы залатать рану, потребовалось пятьдесят шесть швов. Окажись она чуть глубже, его бы не стало.

Берковиц с типичным для него самообладанием дошел до охранника и сказал: «Извините, но меня прирезали». Его отправили в лазарет на лечение, но он отказался помогать администрации учреждения в расследовании этого инцидента. Он так и не назвал имени напавшего на него заключенного.

Рассказывая о произошедшем другу, Берковиц винил в собственной невнимательности и неспособности сосредоточиться оккультную книгу, которую тогда читал. Он написал:

И еще одна вещь. Я плохо спал, постоянно ворочался с боку на бок. Не спал вообще, а потом ходил, весь день чувствуя усталость. Было и еще что-то, что мне трудно описать, могу лишь сказать, что меня в целом мучили дурные предчувствия и плохая энергетика окружающих.

Признаюсь, эта книга действительно меня увлекла, и я нередко проводил не один час над ее страницами. Однако ситуация менялась так незаметно, так постепенно, что я не связывал собственные ощущения с книгой. Возможно, дело было вообще не в ней, а в очень распространенном здесь невезении. Так или иначе, в итоге мне перерезали горло. Я вполне мог расстаться с жизнью, но меня это не расстроило.

После нападения меня отправили в больничный изолятор. Запертый в одиночестве в этой душной комнате, уединенной и совершенно беззвучной, я начал размышлять о своем близком знакомстве со смертью и обо всем, что ему предшествовало, об этом последнем отвратительном и удручающем месяце. КОНЕЧНО! Мне удалось сложить два и два. Все эти