Он подал руку Тосси, но миссис Меринг ее опередила.

– А где у вас крипта? – осведомилась она.

– Крипта? Вон там. – Священник указал на дощатую перегородку. – Но в ней работы не проводятся.

– Вы верите в иной мир? – спросила миссис Меринг.

– Я… а как же иначе? – опешил священник. – Я ведь служитель церкви. – Он снова показал Тосси кроличьи зубы. – Пока всего лишь помощник викария, однако на следующий год мне обещают приход в Суссексе.

– Вы знакомы с Артуром Конаном Дойлем? – продолжала допрос миссис Меринг.

– Я… да, – еще больше озадачился священник. – То есть я читал «Этюд в багровых тонах». Захватывающая история.

– Вы не интересовались его трудами по спиритизму? – нахмурилась миссис Меринг. – Бейн! – позвала она дворецкого, который чинно стоял с зонтами у выхода. – Принесите номер «Светоча» с письмом Конана Дойля.

Бейн кивнул, отворил тяжелую дверь и исчез в потопе, подняв воротник плаща.

Миссис Меринг повернулась к священнику.

– Вы, разумеется, слышали о мадам Иритоцкой? – начала она, решительно увлекая его к крипте.

Священник смешался.

– Она занимается барахолками?

– Она была права. Я чувствую присутствие духов, – заявила миссис Меринг. – В церкви водятся призраки?

– Признаться откровенно, есть одна легенда. О призраке, который вроде бы видели в башне. С четырнадцатого века предание тянется, если не ошибаюсь.

Они прошли за перегородку – на Ту Сторону. Тосси проводила их неуверенным взглядом, раздумывая, стоит ли идти следом.

– Взгляните-ка, Тосси, – окликнул ее Теренс, стоящий перед набранной медными буквами надписью. – Это памятник Джервису Скроупу. «Судьба его гоняла через сетку летом и зимой, лишь тут несчастный мячик теннисный обрел покой».

Тосси послушно подошла ознакомиться, но затем ее взгляд упал на небольшую медную табличку – посвящение Ботонерам, основателям собора.

– Какая прелесть! – восхитилась Тосси. – Послушайте: «Вильям и Адам построили башню, Анна с Марией ей шпиль подарили, Вильям и Адам построили храм, Анна с Марией хор возвели».

Она пошла дальше, к большому мраморному памятнику даме Марии Бриджман и миссис Элизе Сэмуэлл, а оттуда – к холсту с написанной маслом «Притчей о заблудшей овце», и мы двинулись вдоль нефа, перешагивая через доски и мешки с песком, по очереди останавливаясь у каждой капеллы.

– Ах, был бы у нас путеводитель! – Тосси, наморщив лоб, разглядывала крестильную купель из пурбекского мрамора. – Как без путеводителя понять, что осматривать?

Они с Теренсом проследовали к Капелле вязальщиков шапок. Верити, поотстав, придержала меня за фалды.

– Пусть уйдут вперед, – прошептала она вполголоса.

Я послушно застыл перед датированной 1609 годом медной мемориальной плитой с изображением женщины в якобинском платье. «В память об Анне Сьюэлл, – гласила подпись, – наставлявшей ближних на путь истинный».

– Явная прародительница леди Шрапнелл, – заключила Верити. – Ты выяснил фамилию священника?

Когда, интересно, я должен был ее выяснить?

– Думаешь, он и есть мистер К? Похоже, он запал на Тосси.

– На Тосси все западают. – Верити оглянулась на «кузину», которая, хихикая, висла на руке Теренса. – Вопрос в том, кому она ответит взаимностью. Ты видишь где-нибудь епископский пенек?

– Пока нет.

Я обвел глазами неф. Цветы у дощатой перегородки, отделяющей хор, стояли в обычных медных вазах, а покрытые древесной пылью розы в Капелле вязальщиков помещались в серебряной чаше.

– Где он должен быть?

– Осенью 1940 года стоял у ограждения Кузнечной капеллы, – сообщил я. – Летом 1888-го – понятия не имею. Где угодно.

В том числе под зеленым брезентом или за строительными перегородками.

– Может быть, спросить священника, когда тот вернется? – предложила Верити озабоченно.

– Нельзя.

– Почему?

– Во-первых, пенька ни в одном путеводителе не сыщешь, так что праздные туристы, которыми мы прикидываемся, о нем слыхом не слыхивали. Во-вторых, епископским птичьим пеньком он станет только в 1926 году.

– Чем же он до тех пор был?

– Литой «ветвиеватой» вазой на ножках. А может, крюшонницей.

Стук молотков за перегородкой резко стих, сменившись приглушенным чертыханием.

Верити обернулась на Тосси и Теренса, рассматривающих витраж.

– А что случилось в 1926-м?

– На редкость бурное собрание алтарниц, где кто-то внес предложение купить для цветов в нефе птичий пенек – модную в те годы керамическую вазу в форме пенька с птицами. А епископ незадолго до того ввел режим экономии, поэтому предложение отклонили – мол, неоправданные расходы, и наверняка где-нибудь в закромах найдется подходящая замена. В итоге отыскалась «ветвиеватая ваза на ножках», лет двадцать хранившаяся в крипте. Сперва ее язвительно прозвали «епископской заменой птичьему пеньку», а потом прозвище сократилось до…

– …епископского птичьего пенька. Понятно. Однако, если она еще не была епископским пеньком, когда ее увидела Тосси, откуда леди Шрапнелл знала, что перевернуло жизнь ее пра-пра-пра?

– Тосси подробно описывала ее во многих своих дневниках, и когда леди Шрапнелл взялась восстанавливать собор, одного историка специально отправили в весну 1940-го опознать пенек по дневниковым заметкам.

– А если этот историк его и стащил? – предположила Верити.

– Не стащил.

– Откуда такая уверенность?

– Это был я.

– Кузина, – позвала Тосси. – Только посмотрите, что мы нашли!

– Может, она уже сама на него наткнулась? – понадеялся я, но нет, ее привлек очередной памятник, на этот раз с резным изображением четырех младенцев в пеленках.

– Ну разве не лапочки? – восхищалась Тосси. – Какие дуси эти малютки!

Южная дверь открылась, и вошел промокший до нитки Бейн, пряча под плащом номер «Светоча».

– Бейн! – окликнула его Тосси.

Он приблизился, оставляя за собой мокрую дорожку.

– Да, мисс?

– Здесь зябко. Принесите мою персидскую шаль. Розовую, с бахромой. И для мисс Браун тоже.

– Мне не обязательно, – отказалась Верити, сочувственно глядя на растрепанного Бейна. – Я не замерзла.

– Глупости, – отрезала Тосси. – Несите обе. И смотрите не замочите.

– Да, мисс. Только сперва отдам вашей матушке журнал.

Тосси надула губки.

– Кузина, взгляните-ка на эти мизерикорды, – поспешила отвлечь ее Верити, пока она не потребовала, чтобы Бейн мчался за шалями сию секунду. – Тут изображены семь деяний милосердия.