— Как звать того человека?

Марк заколебался, но потом ответил:

— Роберт Дору.

Как бессмысленно все это, осознала я! Этого человека ненайти; к тому же, вполне вероятно, в приступе безумия он вообразил всю этуисторию со спасением стригоя. Дмитрий ушел, одна часть моей жизни подошла кконцу. Я должна вернуться к Лиссе.

Тут я заметила, что Эйб подозрительно примолк.

— Ты знаешь его? — Спросила я.

— Нет. А ты?

— Нет. — Я вгляделась в лицо Эйба. — У тебя определеннотакой вид, будто ты что-то знаешь, Змей.

— Мне кое-что известно о нем, — ответил Эйб. — Оннезаконнорожденный королевский морой. У его отца была связь, результатомкоторой и стал Роберт. Отец всегда относился к нему как к члену семьи. Роберт иего сводный брат росли вместе, хотя не многие знали правду. — Но уж Эйб,безусловно, знал. — Дору — фамилия его матери.

Неудивительно. Среди королевских семей нет такой — Дору.

— А как фамилия его отца?

— Дашков. Трентон Дашков.

— Это имя мне известно, — сказала я.

Я встречалась с Трентоном Дашковым много лет назад, когдасопровождала Лиссу и ее родных на праздничный королевский прием. Тогда Трентонвыглядел сутулым стариком, на грани смерти. Морои часто живут больше ста лет,но ему было сто двадцать — даже по их меркам это глубокая старость. Никакихслухов или перешептываний о наличии у него незаконнорожденного сына я не слышала,а вот его рожденный в браке сын присутствовал там. Даже танцевал со мной и велсебя в высшей степени любезно с безвестной дампирской девочкой.

— Трентон — отец Виктора Дашкова, — сказала я. — Ты хочешьсказать, что Роберт Дору — сводный брат Виктора Дашкова?

Эйб кивнул, по-прежнему не спуская с меня пристальноговзгляда. Такое впечатление, что он знал все; вполне вероятно, даже мою историюс Виктором.

— Виктор Дашков — важная персона? — Нахмурившись, спросилаОксана.

Из своего сибирского дома она внезапно перенеслась взапутанную неразбериху моройской политики, даже не догадываясь, что речь идет очеловеке, который мог бы стать королем, но сейчас сидел в тюрьме.

Я засмеялась — но не потому, что ситуация казалась мнесмешной. Вся история выглядела невероятной, и истерический смех былединственным способом «выпустить пар», а вместе с ним и владевшие мной безумныечувства. Раздражение. Смирение. Ирония.

— Что тебя так позабавило? — С некоторым испугом спросилМарк.

— Ничего, — ответила я, чувствуя, что если не перестанусмеяться, то расплачусь. — Это просто так. Ничего забавного.

Какой удивительный поворот моей жизни! Единственнымчеловеком, возможно знающим что-то о спасении стригоев, был сводный брат моегозлейшего врага, Виктора Дашкова. И он же единственный, кто, возможно, знал, гдеРоберт. Виктору было удивительно много известно о духе, и теперь ядогадывалась, из какого источника.

Впрочем, все это не имело значения. Даже если бы Виктор исам мог вернуть к жизни стригоя, Дмитрий умер, от моей руки. Я не знала другогоспособа спасти его, и теперь он мертв. Когда мне пришлось выбирать между ним иЛиссой, я выбрала его. Теперь такой вопрос не возникал. Я выбираю ее. Онанастоящая. Живая. Дмитрий остался в прошлом.

До этого я рассеянно смотрела в стену, а теперь поднялавзгляд на Эйба.

— Ладно, старикан. Упаковывай меня и отправляй домой.

Перелет длился около тридцати часов.

Добраться из самого сердца Сибири до самого сердца Монтаныоказалось нелегко. Из Новосибирска в Мизулу я летела через Москву, Амстердам иСиэтл. Четыре рейса. Пять разных аэропортов. Много беготни. Это выматывало. Темне менее, когда в Сиэтле я вручала свой паспорт, чтобы меня пропустили в США,то почувствовала прилив эмоций — радость и облегчение.

Я почему-то думала, что Эйб полетит со мной и сдаст меня срук на руки тому, кто его нанял.

— Ты действительно намерена вернуться? — Спросил он меня ваэропорту. — В школу? Не собираешься удрать на одной из остановок и сноваисчезнуть?

Я улыбнулась.

— Нет. Я возвращаюсь в Академию.

— И останешься там? — Давил он.

Он не выглядел таким опасным, как в Бийске, но глазапо-прежнему смотрели жестко. Моя улыбка увяла.

— Откуда мне знать, как пойдут дела? Я ведь бросила школу.

— Роза...

Я вскинула руку, останавливая его и удивляясь собственнойрешимости.

— Хватит. Ты сказал, тебя наняли, чтобы доставить меняобратно, и не твое дело, что я буду делать потом.

По крайней мере, я на это надеялась. В Академии были люди,которые жаждали моего возвращения. Скоро я окажусь там. Они победили. УслугиЭйба больше не требовались.

Тем не менее, расставаясь со мной, он почему-то не выгляделсчастливым. Глядя на взлетающий самолет, он вздохнул.

— Тебе пора идти, иначе опоздаешь на свой рейс.

— Спасибо тебе за... — За что? За помощь? — За все.

Я повернулась, но он коснулся моего плеча.

— Другой одежды у тебя с собой нет?

Мои тряпки были разбросаны по всей России. У однойдевушки-алхимика оказались подходящие туфли, джинсы и свитер, а все остальное ясобиралась приобрести в США.

— Мне больше ничего не нужно.

Эйб дугой выгнул бровь, посмотрел на одного из своих стражейи сделал еле заметный жест в мою сторону. Тот моментально снял куртку ипротянул ее мне. Парень был тощий, но она все равно была велика.

— Нет, не нужно...

— Возьми ее, — приказал Эйб.

Я взяла ее, и потом, к полному моему потрясению, Эйб началсматывать со своей шеи шарф, один из самых шикарных: кашемировый, сотканный измножества нитей ярких оттенков — более уместный где-нибудь на Карибах, чем здесьили в Монтане. Я запротестовала, но выражение его лица заставило менясмолкнуть. Я накинула шарф на шею и поблагодарила его, задаваясь вопросом,доведется ли нам когда-нибудь встретиться снова. Однако спрашивать об этом нестала, испытывая отчетливое ощущение, что он мне ничего не скажет.

Когда тридцать часов спустя я наконец приземлилась в Мизуле,то знала точно — у меня не возникнет желания лететь куда бы то ни было вближайшее время... ну, скажем, ближайшие лет пять. Может, десять. Без багажа ябыстро прошла в аэропорт. Эйб послал сообщение о моем прибытии, но я понятия неимела, кого отправят встречать меня. Скорее всего, Альберту, думалось мне,главу стражей Академии. Или, может, мою мать. Я никогда не знала, где онанаходится в данный момент, и внезапно мне — правда-правда — ужасно захотелосьувидеться с ней. Логично, если бы отправили ее, верно?