Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Заходите.
Напарник ведет меня через гостиную, где на диване спит, раскинувшись, Шон. На кухне полно грязных чашек и тарелок. Единственная чистая вещь – пепельница, на краю которой лежит сигарета. Удивительно все-таки, как стремительно Шон превратил идеальное жилище перфекциониста в логово двух холостяков. Еще удивительней, что он после этого спит на диване, а не выставлен за дверь.
– Он скоро проснется, – хрипло говорит Эзра. Откашливается, смотрит на меня прояснившимися глазами. – Прошу прощения за обстановку. Чай?
– Нет, спасибо, – усмехаюсь. – Мне надо утащить вас на один обыск. Обоих, не очень срочно, но сегодня.
– Куда сегодня? – В проеме появляется Шон. – Эй, начальник, у нас все-таки выходной!
Усмехаюсь, разводя руками:
– У нас есть лежка Ирландца. Разрешений никаких, владельцев можно искать до второго пришествия, так что полезем мы в нее прямо сейчас, потому что до четырех вечера ее нынешних жильцов успешно отвлекает наркоконтроль.
– Ух ты, – впечатляется Шон.
Эзра только смотрит с задумчивым интересом, будто представляет меня нарушающим правила. Я тоже не ожидал, чего уж там, но не воспользоваться наводкой будет глупо. Через десять минут мы уже утрамбовываемся в машину, и я впервые пытаюсь проложить маршрут в обход камер.
Дом торчит практически посреди города, хоть и на южном берегу: недостроенное здание без крыши, в глухом стальном заборе приглашающе зияет дыра. Паркуюсь дальше по улице, где нет риска, что за время нашего отсутствия у машины открутят даже колеса. Я прихватил из департамента перчатки и пакеты для улик, теперь раздаю напарникам.
Ныряем в дыру по очереди, прислушиваемся, но мисс Утка – имя бы у нее спросить, а то неловко выходит – не подвела. В доме никого.
Нас интересует полуподвальный этаж, дверь завалена хламом, ходят, похоже, через разбитое окно. Действуем осторожно, но никаких сюрпризов для незваных гостей местные не оставили. На полу слой мусора, хрустят под ногами использованные шприцы.
– Выглядит как логово наркомана, – бормочет Шон.
– Дороги на руках, – напоминает Эзра. – Наркоман и есть.
– Но он же продавал! Если бы одиночкой был, понятно, но вроде ж нет.
Они переговариваются, я пробираюсь вдоль противоположной стены, оглядываясь и внимательно смотря под ноги. Что-то розовое цепляет взгляд, выцветшее, но все еще яркое на фоне прочих истлевших тряпок. Кряхтя, опускаюсь на корточки, вылавливаю вещицу из мусора.
… Алая шапочка на фотографии слишком броская, отвлекает внимание от лица, плохо. Да и лицо – обычный ирландский ребенок, никаких примет, в этом квартале таких каждый второй…
Медленно выдыхаю. Шапочка выцвела лет пятнадцать назад, помпоны оторвались, но я узнал бы ее, пожалуй, и еще через пятнадцать лет.
Сколько я просидел над тем снимком, особенно когда Джемма велела закрывать дело. Боже мой, и ведь даже имя, Элвин, все то же. Получается, можно позвонить О’Райли и сказать, что появились зацепки? Спустя двадцать лет?
– Шон, Эзра! Где здесь камеры рядом? Нам нужно фото Ирландца.
– На углу с Восемнадцатой есть, – первым вспоминает Шон. – Он мог попадаться, даже если переулками пробирался. Или где супермаркет на трассе.
– Хорошо. Когда тут закончим, займись, пожалуйста. Этот парень у нас, похоже, дважды потеряшка.
В комнате нам полной мерой отвешивают дружеских объятий и радостных возгласов. Можно догадаться, как напряжена была атмосфера, пока они ждали. Крепко обнимает напарника Лекс, улыбается сестре Эл. Похоже, он не сомневался, что она справится… Получается, и в том, что справлюсь я, тоже?
Сквозь общий гомон пробивается возглас Рики:
– Тебе идет новый имидж, Граф!
Улыбаюсь. Мне наперебой рассказывают, как Элли сказала, что открыла путь, а они спросили, как я буду проходить тесты в одиночку.
– Она впечатляюще на нас накричала, – усмехается Бемби.
– Впечатляюще?! – возмущенно переспрашивает Рика. – Я думала, до завтра в ушах звенеть будет!
Хорошее снотворное я выпил, раз все проспал.
– Не понимаю, как она такой стала? – задумчиво спрашивает Лекс, явно не ожидая ответа. – Детство у нее было нормальное…
– Она такой не стала, – резко бросает Рика. – Становятся разве что такими, как Эдриан. А такими, как она… или я… рождаются.
– И что? – сердито интересуется Лекс. – Ее же тоже любили!
– Ее, – негромко замечает Винни, – любили не так.
– Она не знала, кого любят, – объясняет Нэб. – Ее или идеальную девочку, которой она притворялась. Никто не признавал, что ей нужна помощь. Не видел, какая она на самом деле.
Рика плотнее прижимается к кузену, вздыхает:
– Выйду – позвоню родителям. Кажется, я им задолжала. В детстве все не так понимала, думала, они меня не любят такой, какая я есть.
Лекс, смущенная получившимся разговором, торопится на кухню:
– Вы же голодные, идите сюда! Я салат приготовила, вкусный.
Сглатываю слюну, отступаю. Объясняю:
– Я обещал голодать, как если бы остался наверху еще на сутки.
Вокруг полный спектр выражений лиц, от сочувственного к недоуменному и насмешливому. Поворачиваюсь к Нэбу, который, к счастью, как всегда нейтрален. Дергаю непривычно короткую прядь:
– Пожалуйста, ты не мог бы привести это в порядок? Бет старалась, но…
– Но Бет не парикмахер, – кивает он.
Странно самому создавать ту же ситуацию, в которой недавно было так больно. Но сейчас, когда я сижу на кухне, и над ухом щелкают ножницы, мне не страшно. Эл вспоминает, как они играли в слова, меня незаметно включают в круг. Игра идет на вылет, я держусь упорно, используя термины из электроники. Мори делает то же самое, эксплуатируя юридическую терминологию. По-моему, сначала он этого не планировал, но Рика так показательно взвыла: «спасайтесь, эта ходячая энциклопедия вас убьет», что пришлось соответствовать. Забавно, что выигрывает при этом Бемби.
Однако время идет, скоро вечер. Нэб давно привел мои волосы в порядок, Винни с Лекс первыми собираются спать.
– Вы не будете проходить тест? – спрашиваю удивленно.
– А зачем? – улыбается Лекс. – Все равно вместе выходить, а ты от нас на этаж отстаешь. Завтра начнем.
Все расходятся по спальням. Тоже выбираю одну, захожу перед сном в ванную. Непривычно видеть нового себя в зеркале. Провожу пальцами по волосам, потом по царапине на щеке. Совершенно не помню, когда ее получил. Все тело размечено пластырями, синяками и ранами. Каким я выйду отсюда?…
Я – выйду? Я всерьез об этом подумал? Сестра хочет, чтобы я умер, не на что надеяться. И зачем, я ведь даже в своем подвале думал, что шагну с крыши, чтобы не дожидаться полиции. Разве что-то изменилось?… Смотрю в глаза своему отражению. Не смею прочитать в них ответ «да». Изменилось. Я хочу жить. Только надежды на это никакой.
