«Но, — говорит Ребекка, — из-за этих принципов быть Леонардом Коэном невероятно трудно. Он находится в своём собственном плавании, один, и вечно устраивает себе постель на кактусах, но каким-то образом он во всём находит окна в бесконечность: «Every heart to love will come, but like a refugee…» («Каждое сердце придёт к любви, но — как беженец»); «Forget your perfect offering / There is a crack in everything / That’s how the light gets in» («Забудь о своём безупречном подношении / В каждой вещи есть трещина /

Так внутрь попадает свет»). Ни убавить, ни прибавить. Кто ещё мог бы так описать мудрость сострадания? Я слышала от приятеля, который был в рехабе, что у них в брошюре о выздоровлении цитируются эти строчки. Он так много мне дал; он скромный, но страстный и несгибаемый. У него всегда есть этот подтекст: давай докопаемся до истины; не будем себя дурачить».

В начале их отношений Ребекка «ныла о всяких своих страданиях, о детстве и так далее. А Леонард — чудесный слушатель, но однажды он сказал: «Я понимаю, Ребекка, тебе, наверное, было ужасно тяжело расти в нищей чёрной семье», — Ребекка смеётся. — Это было сказано беззлобно, в этом не было осуждения; он никогда не осуждает. Леонард развил в себе терпеливость и сильный характер, который позволял ему спокойно находиться внутри страдания — хотя в молодые годы, как многие люди, он перепробовал все формы эскапизма: наркотики, секс, музыка, слава, деньги, как у всех, — но по сравнению с большинством людей он быстро обрёл отвагу пребывать в своём страдании, и из этой ситуации писать, и жить, и не пытаться закрывать на него глаза».

1 апреля 1992 года Роси исполнилось восемьдесят пять лет. После недавней оскаровской церемонии Леонард сам устроил грандиозную вечеринку. В одном из больших отелей на бульваре Сансет собралось сто человек. Перла Баталья пела с группой, и Леонард попросил их сыграть в заключение «Auld Lang Syne» — любимую песню Роси. К тому моменту, как до неё дошло дело, старик уже задремал в своём кресле. Леонард улыбался. «Если он спит, это хороший знак», сказал он. Гостям подарили книгу о жизни Роси, которую Леонард составил и издал с помощью Келли Линч. Обложка у книги была золотая — как «Оскар».

* * *

Леонард был в студии и работал над своим новым альбомом, The Future, когда 29 апреля 1992 года в Лос-Анджелесе начались беспорядки. За пару месяцев до того четверо белых полицейских избили чёрного автомобилиста, причём всё это происшествие оказалось заснято на любительскую камеру соседа и потом не раз (правда, с купюрами) транслировалось по телевидению; полицейских судили, но оправдали — и чёрные кварталы Южного Централа просто взорвались. Там поджигали машины и дома, совершали нападения на магазины и занимались мародёрством; одного белого мужчину вытащили из грузовика и серьёзно избили. Пока на улицах бушевала разъярённая толпа, жители богатых белых районов города в светских беседах говорили о необходимости вооружаться. На четвёртый день правительство прислало морпехов. Пятьдесят три человека погибли, сотни зданий были разрушены, в городе случилось около четырёх тысяч пожаров. Леонард видел огонь из своего окна. На его лужайке лежал слой сажи. Его дом был недалеко от Южного Централа, а дзен-центр был ещё ближе. Леонард привык слышать выстрелы, когда ранним утром ехал в дзендо, и переступать через шприцы, входя в его ворота. Из окна машины он видел заколоченные витрины магазинов и обуглившиеся руины, которые раньше были бензозаправкой. Это был «поистине апокалиптический пейзаж, и очень подходящий пейзаж для моих песен» [12]. Он начал писать песню «The Future» («Будущее») ещё в 1989 году, когда рухнула Берлинская стена (тогда песня называлась «If You Could See What’s Coming Next» — «Если бы можно было видеть, что случится дальше»), и — как он и предсказывал — всё разрушалось. Ребекка де Морней вспоминает:

«Я спросила его:

- Зачем тебе вообще жить в Лос-Анджелесе? У тебя же есть дом в чудесном Монреале, есть дом на Гидре, ты жил в Нью-Йорке и Париже. Почему Лос-Анджелес?

Леонард ответил примерно так:

- Здесь самое важное место. Это как метафора упадка. Вся система рушится, я это чувствую. Будущее мрачно, а Лос-Анджелес — в центре событий. В нём есть упадок и одновременно какая-то безумная надежда — как трава, прорастающая через асфальт. Я хочу писать здесь — где происходит самое главное.

- Вау, о’кей, мы живём в упадке, ты на юге, а я на севере одной и той же улицы. Классно.

И в этих обстоятельствах он написал «The Future» — и это была совершенно другая песня, чем я когда-либо слышала от Леонарда Коэна».

Леонард поменял название альбома на название этой апокалиптической песни (рабочими названиями были «Be for Real» — «Будь настоящим» и «Busted» — «Арестованный», или «Застигнутый на месте преступления», или даже «Разжалованный»).

Альбом The Future записывался большим количеством музыкантов и технического персонала; этим он мог поспорить даже с армией Фила Спектора на Death of a Ladies’ Man. В буклете упоминаются тридцать вокалисток, в том числе Дженнифер Уорнс, Анджани Томас, Джули Кристенсен, Перла Баталья, Пегги Блю, Эдна Райт, Джин Джонсон и целый госпел-хор. В этой записи можно услышать струнную группу, разнообразные синтезаторы, ритм-энд-блюзовую духовую секцию, инструменты, ассоциирующиеся с музыкой кантри (мандолина, стил-гитара), а также обычный рок-инструментарий и «орган для катка»[146]. В разных треках авторами аранжировок указаны Перла Баталья, Ребекка де Морней, Дженнифер Уорнс и Дэвид Кэмпбелл, а сопродюсерами — Ребекка, Леанна Унгар, Билл Гинн, Йоав Горен и Стив Линдси; но на задней обложке было написано: «Альбом Леонарда Коэна».

«Роды были трудными, — вспоминает Леанна Унгар, главный звукорежиссёр альбома. — Мы записывали по одной песне за раз, и к каждой песне у нас был отдельный подход. Многие песни Леонард начал делать дома с Йоавом Гореном, который помогал ему получить нужные звуки на синтезаторах. Я тогда параллельно работала в другой студии над другим проектом, вместе со Стивом Линдси: мы кое-что записывали для альбома [соул-группы] The Temptations и делали сведение. Я рассказала об этом Леонарду, и он сказал: «О, я хочу сделать несколько песен в духе Motown», — и попросил познакомить его со Стивом». Леонард описывал Линдси как «человека огромного музыкального таланта. Он продюсировал, помимо прочих, Аарона Невилля и Рэя Чарльза. Он сделал «Be for Real» [кавер Леонарда на соул-балладу Фредерика Найта, включённый в альбом The Future], которую без него я бы не смог сделать» [13].

Линдси также сыграл большую роль в записи ещё одной кавер-версии на The Future — песни Ирвинга Берлина^ «Always». Это была любимая песня покойной матери Леонарда. Леонард вспоминал: «Он собрал этих прекрасных музыкантов и устроил чудесный вечер, за который мы записали приблизительно один час «Always». Я приготовил напиток, который изобрёл в городе Нидлс в Калифорнии во время жары 1976 года и который я назвал «Red Needle»: текила, клюквенный сок, свежие фрукты, лимон, лайм, — и наливал его себе и всем, кто хотел разделить его со мной. Запись стала очень оживлённой, и мы играли долго-предолго» [14]. Все «упились», говорит Линдси, и на записи это слышно: «Мы сделали много дублей, и наконец один из них оказался очень удачным. Леонард пошёл записывать свой вокал. Он замолчал, когда началось инструментальное соло, но после соло так и не запел. Я обнаружил его на полу в туалете нашей студии, Capitol. Он просил меня позвать уборщика: хотел поблагодарить его за то, что он за ним убрал» [15]. Леонард: «Несколько музыкантов сказали мне, что это был самый счастливый день, который они провели в студии звукозаписи» [16]. Келли Линч, менеджер Леонарда, тоже была на студии. Леанна Унгар вспоминает, что «между Стивом и Келли немножко летали искры». Позднее у Стива и Келли завяжется роман и родится сын.