– Давай останемся, – прошептала я и пояснила, когда Крис подо мной напрягся: – Я имею в виду в машине. Не хочу идти в дом. Побудем здесь еще немного?

– Отказываешься от жареной картошки Флейты и вина, которое я стащил из бара? – ухмыльнулся он мне на ухо, целуя и за ним тоже.

– Сам ведь говорил, что все не по-настоящему.

– Да, все, кроме нас.

Я покрылась мурашками, когда Крис примкнул губами к моим ключицам и задел их зубами. Веки сомкнулись, и я прикорнула, позволяя Роузу ласкать меня, как ему вздумается. И на удивление, он не додумывался ни до чего пошлого: он просто гладил, прижимал, иногда массировал мои плечи или голову, придерживая волосы так, чтобы они не падали мне на лицо и не будили. Он что-то шептал: что-то безмерно сахарное и нежное, и, погружаясь в мед его голоса, я погружалась и в дремоту. Необыкновенное чувство – заснуть внутри сна было невозможно. То был волшебный морок, даровавший покой.

– Ты помнишь тот раз в ванной? – спросила я. – Самый первый. Когда тебе пришлось зайти, и мы…

– Да, помню.

– Давно хотела признаться: это была инсценировка. Я тогда намеренно свалила полку.

Крис ухмыльнулся и поцеловал меня. Губы у него были сухими, а дыхание горячим. Мы сплелись вместе, забираясь друг другу под одежду, желая сесть еще теснее, еще ближе, а затем я повернула голову и лениво приоткрыла один глаз.

В окнах темно-синего дома был зажжен свет. Даже из машины я слышала крики бранящихся Грейса и Барби. Другой наблюдал и смеялся над ними, распивая портвейн. Флей пыталась готовить на кухне, отваживая от своих ног тявкающую иллюзию терьера Тотошки. Эшли рыскал по верхним этажам, ища нечто полезное или просто что-нибудь, чем можно увлечься, вроде настольной игры или книги. Это было похоже на нормальную жизнь, взволнованную в преддверии скорых перемен.

Весь дом гудел, и только салон автомобиля был преисполнен спокойствия. Я оттянула пальцами волосы Криса, чтобы тот подставил к моим губам шею, и уже почти закрыла глаза, когда свет в доме напротив вдруг погас.

Весь холм, прежде освещаемый дружелюбными окнами, потемнел. А стоило мне моргнуть, как кто-то словно затушил и само солнце.

– Ночь, – выдохнула я, обомлев. – Снова наступила ночь. Как так?

Крис вытянулся, глядя через лобовое стекло на размытые очертания дома, а затем посмотрел на небо. То перестало быть небом вовсе – ни луны, ни звезд. Ничего. Совсем. Лишь черное полотно.

– Крис? – позвала я, когда он начал рыться в бардачке, пока не нашел два фонарика и не вложил один мне в руки. – Крис…

– Выходи, – приказал он строго, и его тревогу выдавало лишь то, как сильно и трепетно он стиснул мою ладонь в своей. – Держись рядом со мной, Джейми. Похоже, сам хозяин снов решил нас навестить.

Возможно, именно темнота – то, что видит каждый из нас и в момент рождения, и в момент смерти. Именно поэтому темнота вызывает такие двоякие чувства: страх перед неизвестностью и восторг перед ее чистотой. Нечто подобное вызывала во мне и та темнота, что проглотила Аляску, целиком, не разжевывая. Мы с Крисом ступали тихо: я цеплялась за его локоть, чтобы не упасть при подъеме на лестницу. Позади мигнули фары старенького пикапа.

– Черт, – выругался Крис, случайно нажав на ключи, лежащие в кармане.

Секундная вспышка, сопровождаемая звуком сигнализации, осветила настежь открытые двери дома. Внутри было пусто, как и во всех комнатах. Я до последнего выискивала светом фонарика знакомые лица. В память о них шкворчала сковородка Флей, оставленная на плите. Бутылка с портвейном, которую пил Другой, валялась на полу, залив весь ковер.

– Может, они наверху? – с надеждой предположила я, облокачиваясь о дверной косяк, чтобы справиться с дурнотой. – Не могли же они просто исчезнуть… Крис?

Он не ответил, и это было хуже всего. Крис взял меня за руку, скользкую от испарины, и отвел подальше от кухни. Нигде не было следов борьбы: будто друзья сами выбежали из дома, сговорившись против нас. Лишь на одной из стен виднелись несколько свежих полос – кто-то стесал собственные ногти до мяса, не желая сдаваться тьме.

– Держись рядом, – шепнул мне на ухо Крис, и от его взволнованного, ломающегося голоса у меня засосало под ложечкой.

По-прежнему держась друг за друга, мы в гробовой тишине поднялись наверх.

– Их здесь нет, – сообщил мне Крис, когда я попыталась отделиться от него, чтобы осмотреть ванную. – Не ищи, Джейми. Шон забрал их. Разделил сны. Опять.

Я остановилась перед Крисом и направила луч фонаря на его лицо. Он поморщился, ослепленный, но остался невозмутим, даже когда я твердо сказала:

– Значит, надо найти их. Мы ведь уже сделали это один раз – сделаем и второй. Или Шон думает, нас полярная ночь остановит? Черта с два!

– Джейми, – снисходительно вздохнул Крис, накрывая руками мои плечи. Он вдруг заговорил со мной как с несмышленым ребенком. – Когда Шон здесь – этот мир принадлежит ему. Без остатка. И все спящие тоже. Стоит нам отойти друг от друга хотя бы на метр… Это как автомат с мягкими игрушками – клешне тяжелее поднять нас вдвоем. Так что не отходи от меня ни на шаг, поняла? Мы придумаем что-нибудь еще.

– Крис, – я глубоко вздохнула, храбрясь: сейчас как раз был тот самый момент, когда тянуть с признанием больше не стоило. – Мне нужно тебе кое-что сказать. Это по поводу Другого…

– Джейми, – взмолился он, массируя пальцами переносицу и, кажется, совсем меня не слушая. – Давай потом. Надо сначала выбраться отсюда… Может, пикап заведется, и тогда… Точно! – Он вдруг улыбнулся, испытав облегчение. – Ты можешь выбраться отсюда по пути того, другого меня. Он ведь рассказал тебе, как это сделать? Ты проснешься и разбудишь нас извне. Пока Шон здесь, в реальности он безоружен…

– Крис, вот именно об этом я и хочу поговорить! Другой никак не выбирался из снов.

– Что?

Роуз шагнул ко мне, и нас вообще перестали разделять свободные сантиметры: впритык, нос к носу. Он наклонился, всматриваясь в мои глаза, ища опровержение услышанного – ища надежду, которую я не могла ему подарить.

– Другой сказал, что не знает, как выбраться отсюда, – повторила я медленно, и голос меня не слушался, срываясь. – Он пробудился случайно, благодаря тебе. Это вторая вещь, которую я тоже должна тебе рассказать. Крис… Ты выпускаешь Другого каждый раз, когда злишься.

Он попятился, но не сильно, все еще помня о собственном предостережении не отходить слишком далеко. Крис не был готов к тому, чтобы признавать правду, и я увидела это по его лицу, искаженному болезненным страхом.

– Ты ведь понимаешь, как много Другой лжет? – спросил он с нервозной усмешкой. – Он скажет тебе что угодно, лишь бы остаться мной навсегда! Что еще значит это «я его выпустил»?! Это невозможно! Ты помнишь, сколько нейролептиков в день я пил?