Чернь, которая была свидетелем разговора, начала закрывать себе рты, чтобы не смеяться над тем, как ловко их старший навязчивого отправил.

Якса, кланяясь потихоньку, остался ещё какое-то время на коне перед домом, подумал и в конце концов должен был возвращаться. Нечего было тут ему делать. Поэтому он воспользовался свободным временем, чтобы рассмотреться, и, прежде чем приедут паны, разместиться.

Он обошёл площадь вокруг, ведя за собой коня, тут и там спрашивал, где для кого был назначен постоялый двор. О Лешековом жилище ему не было нужды спрашивать, потому что оно было значительным.

Когда Якса так блуждал и зевал, довольно потрёпанный человек в короткой овчине проскользнул между двух зданий и начал к нему присматриваться. Якса бы поклялся, что видел его тогда, когда ехали со Святополком из Плоцка в Устье, в его свите и у его бока. Человек был легкоузнаваемый и по тому, что в чёрной густой бороде имел глубокий шрам от какого-то пореза, на котором не росли волосы. Правда, он постоянно рукой его заслонял, беспокойный, но Яшка уже заметил его и почти был уверен, что перед ним был один из ближайших придворных людей Святополка.

Он даже вспомнил, что поморский князь звал его по имени Инвар. Он так остро уставил на него глаза, что узнанный человек хотел сразу скрыться между двумя стенками, откуда вышел, но Якса, не давая ему отскочить, схватил его рукой за плечо и шепнул:

– Инвар!

Этот узнанный вздрогнул, а всмотревшись лучше в Яшка, набрался отваги.

– Банщик, банщик Супел, ни один Инвар… – начал он бормотать.

Люди, стоящие на площади, смотрели, поэтому Яшко крикнул ему, чтобы держал коня, и о бане начал спрашивать. Между тем они договаривались глазами.

Он пожелал заглянуть в баню.

Коней привязали к жерди, которая там была вбита специально на столбах, и вошли с ним вместе.

Огонь уже страшно горел среди камней, постройка была полна пара под крышей. Другие банщики суетились неподалёку. Они начали шептаться и быстро разговаривать, Якса дал ему знак и более весёлый вышел назад из бани.

В любую минуту уже можно было ожидать прибытия князей. Становилось темно, но вокруг были расставлены смоляные бочки, которые должны были гореть, пока бы люди не разместились.

Их зажгли в сумерках, а затем голоса вдалеке, ржание и топот коней, крики и трубы объявили о пребывающих. Толпа праздных людей сбегалась смотреть, толкаясь за строениями и между ними. Якса скрылся в домах, предназначенных для Лешека. Зажжённые в часовне свечи, открытая дверь сначала звали в неё; архиепископ, духовенство, князья сперва все сосредоточились там и начали спешиваться.

Входили по очереди, когда Лешек, споткнувшись на пороге, так упал, что едва его поддержал идущий тут князь Генрих, чтобы не распластался на земле. Ударился головой о косяк двери и сплюнул кровью, но, вскоре поднявшись и не давая ничего узнать по себе, хоть бледный и встревоженный, поспешил, улыбаясь, к алтарю.

Всё это продолжалось едва мгновение, даже казалось, что никто, кроме князя Генрха, не увидел этого падения, – Конрад только смерил глазами брата, но ничего не сказал.

Капелланы, стоящие при алтаре, тянули песнь к Святому Духу.

После той короткой службы и благословения архиепископа, который покропил собравшихся святой водой, все начали поспешно расходиться и гомон разделился на все стороны.

В большой комнате поставили еду и устроили приём для гостей, в домиках крутились люди с фонарями, разгружали телеги, привязывали коней, палками наводили порядок, а на высокие штыри натягивали хоругви, и хоругвь Лешека с всадником и медведем зашумела над крышей дома.

Посланный на разведку Мшщуй принёс пану известие, что Плвача ещё не было и его люди не знали, когда его ожидать.

Уже назавтра лагерь казался таким, как будто стоял тут давно, все рассматривались и, предвидя уже, что здесь достаточное время будут стоять, устраивались поудобней.

Без Одонича и Святополка ничего начинать было нельзя, поэтому ждали их. Но день этот проходил, а о Плваче не пришло никаких вестей, посылать за ним посла было напрасно, потому что челядь не могла рассказать, где он находился.

Только на другой день, после богослужения, князю, который сидел у епископа Иво, дали знать, что в поле показался рыцарский отряд, который, наверное, вёл Одонича. Не подобало ни выходить ему навстречу, ни показывать, что его очень тоскливо ожидали. На данный знак только вооружённые рыцарские люди построились у дома, а князь остался у себя.

Свита, которую заметили издалека, приближалась очень медленно, и не скоро стала проезжать между домиками к площади. Плвач заботился о том, чтобы выступить не хуже других. По его людям было видно, что поморские купцы обеспечили их оружием и одеждой, по которым легко тогда узнавали, откуда кто что взял, и на чьей стороне был.

Сам Плвач, одетый в доспехи, в шлеме с пером, на коне, покрытом попоной с бляшками, украшенный золотым поясом, цепями и блёстками, подбоченясь, но бледный и смешенный, заехал на двор Лешека. Он спешился, подозрительно оглядываясь, а когда ему указали вход, медленно пошёл, не снимая шлема, к порогу. За ним также шли капеллан Арнольд и двое богато одетых: Конрад из Горок и Олех из Свидней, полководцы его, красивые люди с большой спесью.

Для резкого человека, каким был Плвач, удержаться в норме и спокойствии было трудно; он весь дрожал и постоянно плевал, пытаясь вынудить себя к смирению.

Лешек стоял, ожидая его при сидящем епископе, за ними двор, в глубине Конрад, который не хотел выступить вперёд.

Неприятное молчание царило для того, кто его первый должен был прервать. Плвач достаточно покорно поклонился, сразу посмотрев, не увидит ли в группе напротив дядю и неприятеля, Тонконогого.

Его здесь не было, потому что не спешил столкнуться с этим двоюродным братом, с которым вёл непримиримую вражду. Плвачу также полегчало, когда не нашёл его, и начал звать Лешека.

– Я здесь и пришёл на призыв, – воскликнул он, – вам и духовным отцам нашим всегда охотно послушный.

Лешек, склонный во всём видеть хорошее и смягчать любые ситуации, сразу бросился его обнимать, что Плвач принял с некоторым колебанием. Он чувствовал, что был недостоин этой любезности. Точно для побуждения к более свободной беседе, заговорил епископ Иво, сказал что-то нейтральное Лешек, другие начали вмешиваться, подошёл и Конрад. Дали знак Плвачу, чтобы сел на лавку, что он не без колебания вынуждено сделал, по той причине, что сидеть не любил, не умел, а ему было необходимо всё время быть в движении. Глаза его