Я знаю, что это неправда, от официального историка Манхэттенского проекта Дэвида Хокинса, которому было поручено описывать весь глубоко засекреченный процесс с первых дней. Когда я спросил его в Колорадском университете в 1982 г. об этом, он привел часто цитируемый пассаж из своей рассекреченной к тому времени истории 1945 г.: «Допущение о невозможности зажигания атмосферы{211} сделали, таким образом, на основе науки и здравого смысла». «Невозможность» в этой фразе, как Хокинс пояснил мне, «не означала полного отсутствия возможности». «В практических целях» она означала «пренебрежимо малую» вероятность, «позволявшую продолжить работу».

Он сказал мне, что «много раз спрашивал об этом участников проекта, как до, так и после испытания “Тринити”». По его словам, эта проблема стала беспредметной для руководителей проекта и не подлежащей дальнейшему обсуждению с остальными исследователями. «Они отфутболивали ее. Новые исследователи открывали такую возможность вновь и вновь с самого начала проекта и до его завершения». Когда они, взволнованные, прибегали со своим открытием к старшему коллеге, им говорили: «Мы изучаем этот вопрос; им занимаются; не беспокойтесь».

Хокинс твердо заявлял, что до испытательного взрыва «Тринити» на полигоне, до Хиросимы и Нагасаки никто так и не подтвердил с помощью расчетов нулевую вероятность зажигания атмосферы. Даже если бы теоретики сделали это, экспериментаторы наверняка нашли бы ошибку в расчетах или какое-нибудь упущение. Это очень беспокоило Энрико Ферми и даже Эдварда Теллера накануне первого испытания.

В большинстве публикаций об испытательном взрыве «Тринити» ранним утром 17 июля 1945 г. отмечается, что ночью накануне Ферми предложил принять ставки на то, произойдет ли зажигание атмосферы. Он сказал: «Мне кажется, что сейчас самое время сделать ставки [т. е. поставить фиксированные суммы] на два возможных исхода: 1) взрыв спалит штат Нью-Мексико; 2) от него запылает весь мир».

Жаль, что ставка, предложенная самим Ферми в тот вечер, осталась неизвестной для истории. О том, участвовал ли кто-нибудь еще в этом пари вместе с Ферми и какие шансы определил он сам, никто не говорит. Сильно подозреваю, что его ставка на зажигание всей атмосферы была намного выше трех на миллион. Сомнительно, чтобы он стал «принимать ставки» при таких шансах.

Источники сходятся на том{212}, что генерал Гровс – военный, отвечавший за Манхэттенский проект, узнав о таком предложении, пришел в ярость. Он опасался, что это встревожит участников проекта. Сам он, однако, заготовил проект пресс-релиза на тот случай, если взрыв окажется мощнее ожидаемого и уничтожит Оппенгеймера и других наблюдателей. Гровс называл это событие просто «случайным взрывом». Его беспокоило, что из-за информации о ставках Ферми может потребоваться совсем другой пресс-релиз: «Мы потеряли штат Нью-Мексико». (Если бы Ферми выиграл во второй ставке – на конец жизни на Земле, – то пресс-релиз был бы ни к чему.) Однако по зрелом размышлении Гровс решил, что Ферми пошутил.

Как результат, многие источники представляют предложение Ферми «шуткой, сказанной с тем, чтобы разрядить напряжение». Непонятно, можно ли разрядить напряжение при проведении такого испытания. Однако, как допустил Уильям Лоуренс из New York Times в хронологическом описании процесса создания и испытания бомбы, «многие ученые не считали, что он шутит». Действительно, многочисленные документы говорят о том, как волновались многие участники той ночью, особенно молодые. Не исключено, что в их числе были и те, кто сам наткнулся на возможность зажигания атмосферы и теперь ожидал не математического, а практического подтверждения выводов.

По мнению Питера Гудчайлда, высказанная Ферми неопределенность в отношении зажигания атмосферы не была ни шуткой, ни предсмертной агонией:

По мере приближения даты испытания и сам Теллер, по словам Гудчайлда, «все активнее выискивал и опробовал гипотезы относительно таких явлений на всех, кто соглашался слушать». Он проделывал это и над Робертом Сербером, помощником Оппенгеймера, вечером перед испытанием. (Сербер посоветовал ему обдумывать такие возможности за бутылочкой виски.)

В 1982 г. Томас Пауэрс опубликовал интервью со Стэном Уламом, который в 1951 г. был прародителем водородной бомбы вместе с Теллером. В нем наконец прозвучало конкретное значение неопределенности, о которой говорил Ферми в ту ночь. По словам Улама,

Когда Сэм Эллисон – физик, которого поставили «управлять толпой» на последних этапах проекта, вел обратный отсчет секунд через громкоговоритель, «Десять, девять, восемь…», другого молодого физика, как сообщает Дейвис, приставили к кнопке, которая останавливала процесс. На последних секундах он повернулся к Оппенгеймеру и спросил: «А если я скажу, что этого нельзя делать, и остановлю процесс?»

Оппенгеймер посмотрел на него холодно и произнес: «Ты в своем уме?» Когда Эллисон вел отсчет, «…пять, четыре…», он, по его словам, думал о «сомнениях Ферми», которые разделял. В последние полгода по заданию Оппенгеймера он должен был следить за выполнением графика работ опережающими темпами. Но теперь «он не мог оправдываться тем, что делал то, что ему говорят; какое право он имел участвовать в эксперименте, который мог уничтожить род человеческий?». Секунду спустя, когда за яркой вспышкой последовала ударная волна, которая встряхнула бункер и схлынула, Эллисон размышлял: «Вроде жив… Зажигания атмосферы не произошло»{215}.