Пение продолжалось. Поперек неба, за сплошными серыми дождевыми облаками протянулась полоса солнечного света. К полудню погребение окончилось, но дождь не прекращался, смывая день за собой. В глубине кораля зашевелились Хват и Дуболом. Тогда Шакал заметил, что Овес уже проснулся. Он лежал на спине, повернув голову и устремив взгляд на ребра Шакала.

– Смотрю, уже все затянулось, – тихо проговорил большой трикрат.

Шакал, подняв руку, посмотрел туда, где его пронзило кентаврское копье. И хотя оно вошло глубоко, сейчас он не чувствовал никакой боли. На коже осталась только неровная морщинка.

Овес сел, протяжно, хрипло выдохнул и покачал головой, без слов изложив литанию своих мыслей.

– Нужно седлать свинов, – сказал Шакал, протягивая ему последнюю горбушку хлеба.

– В Горнило? – спросил Овес с набитым ртом.

Шакал кивнул.

– Я хотел предупредить Блажку о Месителе и собираюсь сделать это.

Сейчас, вероятно, было слишком поздно, но этого он не стал говорить.

Но этот страх высказал Овес:

– Меситель за это время мог уже прийти и уйти, брат.

Взгляд трикрата отражал то, что они оба знали, но не желали произносить вслух. Меситель был способен убить всех в Горниле, а в Предательскую луну там прятались и жители Отрадной. Берил. Колючка. Нежка. Сироты. Никто из них не был защищен от болотника.

Единственным, кто мог противостоять Месителю, был Штукарь, но вера в чародея представлялась Шакалу палкой о двух концах.

– Я должен сам убедиться, – заявил Шакал. – И ты тоже.

Стиснутые челюсти Овса под густой бородой означали его согласие. Одновременно поднявшись, они принялись собирать вещи.

– Д’хубэст мар куул.

Шакал глянул на Кул’хууна и увидел, что тот тоже проснулся. Дикарь, прищурившись, смотрел через кораль. Шакал проследил за его взглядом и увидел, что к ним по дождю приближается Зирко. Верховный жрец шел один, вид у него был усталый. Очутившись под навесом, полурослик вытер лицо и поднял глаза.

– Полагаю, вам удалось отдохнуть? – спросил он у полуорков.

– Удалось, благодарим, – ответил Хват, делая шаг вперед. – Как там Каирн с Пыльником?

– Я позаботился о них, – ответил Зирко, – но Каирна было не спасти. Мне жаль. Молодому повезло больше. Он пока не пришел в сознание, но я ожидаю, что он очнется. С ним сейчас мои самые опытные жрецы, и я отправил Сынам разрухи птицу с вестью о том, что их брат ранен. И еще одну послал Сеятелям черепов, чтобы сообщить об их потере.

– А что Щерба? – прорычал Красный Коготь и поднялся с пола, хрустнув коленом. – Не нашли следов этого трусливого говнюка?

– А Заноза? – добавил Хват.

– Мои всадники обнаружили Дребезга убитым. – Зирко скорбно склонил голову. – Кентавры разорвали его на куски, и от него почти ничего не осталось, чтобы передать копыту. Его варвара нашли живым, его приведут сюда, и вы можете забрать его. Что же до вольного ездока, то его следов нет.

Красный Коготь удовлетворенно хмыкнул.

– Ладно, – Хват указал большим пальцем поочередно на себя и Дуболома, – если никто не возражает, то мой немой друг заберет варвара, на котором ездил Дребезг, и мы отсюда двинем. Если кто хочет с нами – пожалуйста.

Шакал знал, что предложение было адресовано ему, но он просто похлопал кочевника по плечу, прощаясь с ним.

Когда вольные двинулись к выходу, Красный Коготь посмотрел на Зирко.

– Надеюсь, Шквал бивней получит предупреждение о следующей Предательской луне.

– Разумеется, – с важным видом обещал жрец. – Поезжай и будь благословлен Великим Белико.

Миновав полурослика, Красный Коготь последовал за кочевниками в дождь. Кул’хуун по-прежнему сидел у себя в углу и с нескрываемым интересом наблюдал за Шакалом, Овсом и Зирко.

– Надеюсь, ваши потери не были велики, – промолвил Шакал маленькому жрецу.

Зирко слегка кивнул, сложив руки на груди.

– Они больше, чем в некоторые из Лун, но все же меньше обычного. Белико примет в это утро многих приверженцев, принесенных голосами тех, кто живет в ожидании возвращения Хозяина-Раба.

– Как и голосами тех хиляков на рассвете? – проворчал Овес. – Странно, что они не пытаются отдать Шакалу своих дочерей.

Шакал в ужасе глянул на друга, но на лице Зирко была улыбка.

– Уньяры на протяжении многих поколений повидали немало божьих даров и рады их явлению, однако навсегда останутся сами по себе. Даже мы, полурослики, живем от них отдельно.

Овес почесал лысую голову.

– Значит… если Пыльник выживет, он будет неубиваемым психом вроде Шакала?

Бросив сверкать на трикрата глазами, Шакал хлопнул Овса по плечу.

– Да что с тобой такое, на хрен?

– Сам-то ты явно не собирался спрашивать. – Овес пожал плечами.

Сидевший в углу Кул’хуун тихонько хихикал.

С лица Зирко, однако, улыбка сошла.

– Аттукхан при жизни был великим воином, – ответил полурослик, – но смерть забрала его, как и всех верных людей Белико. – Лукавое черное лицо жреца обратилось к Шакалу и завладело его вниманием. – Не путай дары с чудесами, полуорк. В тебе живет душа, благословленная богом, но твою собственную еще могут вывести из жизни. Свечу, что горит за ревущим водопадом, трудно задуть. Трудно, но возможно.

– Он говорит, ты таки уязвим, – проговорил Овес одним уголком рта.

– Я слышал, на хрен, – проворчал Шакал.

– Я так, на всякий случай сказал.

Шакал с решимостью посмотрел на верховного жреца.

– Если тебе и твоему богу я пока не нужен, Герой-Отец, у меня еще есть дела.

Он попытался скрыть горечь в голосе, но та все равно прорвалась.

– Разумеется, – ответил Зирко. – До следующей Предательской луны.

Меч, который одолжил Шакал, стоял у стены. Полуорк подбородком указал на него Зирко.

– Проследишь, чтобы он вернулся к хозяину? Для меня все уньяры на одно лицо.

– Оставь себе, – сказал полурослик. – Твои глаза говорят мне, что он вскоре тебе пригодится.

– Благодарю.

Взвалив на плечо седло и взяв клинок, Шакал вышел наружу. Овес последовал за ним. Кул’хуун вылез из своего угла и двинулся к ним.

Хват и Дуболом уже сидели верхом перед лошадиным загоном; немой полуорк взял себе свина Щербы. Красный Коготь в последний раз затягивал ремень подпруги на своем звере.

– Куда собираетесь? – спросил седовласый Бивень.

– В Горнило, – просто ответил Шакал.

– И это умно? – спросил Хват. – Ты же знаешь, что поплатишься жизнью, если ступишь в удел своего бывшего копыта.