И за эту дарованную ей свободу – пусть и короткую – нужно благодарить Малика.

С трепещущим сердцем она приняла его руку. Почувствовал ли он такой же энергетический удар, как и она, когда их ладони соединились? Он помог ей залезть в седло. Оказывается, они передвигались на дензике, животном, похожем на большого барана. Эшранские горы были для них родными, никто лучше них не справлялся с горными тропами. Что-то ей подсказывало, что Малик за него не заплатил и что его владелец сейчас ругает их последними словами.

Она чувствовала спиной, как бьется его сердце, и, чтобы отвлечься от этого чересчур будоражащего ощущения, она спросила:

– Значит, ты меня похитил.

– Не похитил, спас.

– Нет, это явно было похищение. Ты меня украл, словно вор в сказке, и теперь я в полной твоей власти.

Малик рассмеялся, и от его смеха внизу живота Карины зажегся огонь.

– Знаешь, у меня однажды была фантазия о том, чтобы ты меня поймал, но в ней фигурировала веревка… – Карина закашлялась. Малик чуть сдвинулся в седле, чтобы она могла лучше на него опереться.

– Поспи. Не волнуйся, я знаю эти горы как свои пять пальцев. Я доставлю тебя в Обур, обещаю.

Карина в этом не сомневалась. Но если она сейчас заснет, то может уже не проснуться.

– Расскажи мне сказку, – попросила она. Последовало долгое молчание. Удары ее сердца постепенно синхронизировались с биениями сердца Малика. Это ее убаюкивало, и она чуть не уснула, но тут Малик заговорил:

– Я расскажу тебе историю о том, как Кемби полюбил луну.

Хотя Малик не использовал магию, Карина ясно видела каждую сцену, каждый поворот истории. Когда он закончил, в воздухе разлилась грусть. Карина хотела бы видеть, как менялось его лицо на протяжении рассказа о запретной любви юноше к луне. А теперь, когда он замолчал, ее снова потянуло в сон.

– Малик?

– М-м-м?

Карине было неимоверно трудно держать глаза открытыми.

– Кемби – это ты или я?

Он что-то ответил, но она не поняла, что: она уже спала.

35. Малик

Малик почувствовал, что они пересекли границу Эшры. Горы как будто стали ближе, деревья – выше, растительность – гуще. Что-то внутри него проснулось, потянулось по-кошачьи и тихо прошептало: «С возвращением».

Но хотя все здесь казалось ему знакомым, очень многое изменилось. По стране пронеслись бедствия, образовав ущелья там, где раньше высились горы, заброшенные дома стояли на опустошенных полях. Несколько раз Малику приходилось искать другой путь, потому что дорога оказывалась завалена камнями или затоплена.

И здесь прошла чума. Повсюду виднелись свежие могилы – безмолвные вехи ее продвижения. Но главным вестником этой напасти была тишина. Воздух должен был полниться звуками – песнями крестьян, возделывающих поля, криками торговцев, расхваливающих товары, разговорами юношей, готовящихся к церемонии совершеннолетия.

Но было тихо. Так тихо.

Однако больше всего Малика пугала не тишина, а то, что Карине становилось хуже.

Когда они только покинули Талафри, она в основном бодрствовала, хотя и была очень слабой, но на третий день их путешествия голова ее поминутно падала на грудь, и Малику пришлось привязать ее к дензику – иначе она выпала бы из седла. Каждые несколько минут он клал руку ей на живот, чтобы удостовериться, что она еще дышит, и каждые несколько минут боялся не обнаружить признаков жизни.

Погода постепенно ухудшалась – видимо, это Каринина магия отвечала на ее развивающуюся болезнь. К закату третьего дня влажный туман, с самого утра затруднявший их продвижение, перерос в настоящий ливень, и у Малика не осталось другого выбора, кроме как найти убежище в небольшой пещере. Он привязал и накормил утомившегося за день дензика, завернул Карину во все наличествовавшие одеяла, положил ее в самом сухом углу и развел огонь. Его одежда была мокрой насквозь. Он инстинктивно снял тунику и повесил ее сушиться – а потом вспомнил, что он не один.

Ему не нужно было оборачиваться – он и так чувствовал, что она смотрит на его спину. Его охватила знакомая паника, и он чуть не схватил мокрую одежду, чтобы прикрыться, но сдержался. Они столько пережили вместе, что ему перед ней скрывать?

– Тебе что-нибудь принести? – спросил он, и она слабо улыбнулась.

– Нет. Просто наслаждаюсь видом.

Малик пробормотал что-то нечленораздельное, чтобы скрыть смущение. Если она в силах шутить, то, может быть, дела у нее получше, чем кажется?

Взгляд Карины переместился с голой спины Малика на ливень перед входом в пещеру. Ее зрачки сузились, и дождь стал слабеть, но через мгновение он захлестал с новой силой, а Карина, тяжело дыша, откинулась на одеяло. Малик подбежал к ней и помог сесть.

– Подумала, может, хватит сил справиться с ливнем, – сказала она. Малик покачал головой.

– Лучше побереги их.

Лоб Карины блестел от пота, она дрожала. Ее одежда тоже была сырой.

– Надо с тебя это снять, – сказал Малик, и она кивнула. Он отступил на пару шагов, чтобы соблюсти приличия, но она повернулась к нему спиной и опустила голову.

– Поможешь?

Малик кивнул, затем, сообразив, что Карина не увидела его кивка, сказал:

– Конечно. – Его голос дрогнул, и он никак не мог сообразить, что надо делать. В конце концов он напомнил себе, что они друзья, и помог Карине через голову снять платье. Затем отбросил в сторону ее волосы и стер пот со спины – тоже дружеский жест. Идир молчал с самого побега из крепости, но тут Малику даже захотелось, чтобы он что-нибудь сказал – хотя бы для того, чтобы отвлечь его от опасных мыслей, от которых хлопот не оберешься.

Когда Карина осталась только в панталонах, Малик повесил ее платье и юбки над огнем. Он направился в свой угол, собираясь лечь, но она дотронулась до его руки.

– Не уходи, – прошептала она. Зрачки ее были расширены, глаза ярко блестели. Даже избавившись от мокрой одежды, она продолжала дрожать, хотя костер уже хорошо прогрел пещеру. – Пожалуйста.

Сердце Малика затрепетало. Он лег подле нее и прижался грудью к ее спине. Он не знал, что делать с руками, но она решила эту проблему за него, переплетя свои пальцы с его и устроившись на его здоровой руке, как на подушке.

Он надеялся поспать час или два, но заснуть в таком положении не представлялось возможным. В бесплодной попытке отвлечься от волнительных мыслей он досчитал до ста, затем от ста до одного. Шуршал дождь, и в теплой пещере его шорох успокаивал.

– Малик? – послышался тихий голос, и